Он даже не интересовался ее жизнью, так просто вычеркнув из своей. Словно не было ничего. И только ночами иногда ему снилась ее улыбка, и он просыпался в поту от звука ее голоса, звенящего в ушах.

Варшавский жил и в целом жил вполне себе сносной жизнью и плевать, что дыра в груди кровоточила, он жил. Изо дня в день встречался с людьми, улыбался, строил бизнес и будущее. Потакал прихотям избалованной жены и строил из себя счастливого главу семьи, улыбаясь на камеры так правдоподобно, как только мог, выдавливая из себя такую приторно-сладкую улыбку, на какую только был способен.

Он и сам не понимал, зачем держался за этот спектакль под названием «счастливая чета Варшавских», наверное, так было проще, а он тогда не искал сложных путей.

Так что Аня была права. Каждое ее слово сейчас больно резало по сердцу, словно кто-то взял самый острый нож, раскалил его до и с особым, садистским удовольствием, всадил Нику в грудную клетку, туда, где находилось сердце.

Пока он подпитывал свою обиду, словно мальчишка, она растила их сына, она воспитывала его одна, думая, что Варшавский просто ее бросил и женился на женщине своего круга. А ведь это был ей самый большой страх, и она не раз Нику об этом говорила. А он что? Он уверял ее, что никогда не променяет свою любимую девочку на избалованных, гламурных особей женского пола. И променял.

Солгал получается. И теперь оправдывать себя было настолько противно, что хотелось сдохнуть, на этом самом месте. А перед глазами так и стоял полный боли и разочарования взгляд Ани. И ему было бы в сотню раз легче, будь там ненависть, обвинение, обида, жажда ударить больнее, но это всего не было, а разочарование было и такое, что Нику на стену лезть хотелось.

А ведь она подпустила его к сыну, несмотря на его предательство, несмотря на то, что он ушел, ничего не сказав, а теперь, спустя пять долгих, мучительных, лет, свалился словно снег на голову и разрушил ее размеренную жизнь, разгромил все к чертям собачьим, словно слон, случайно забредший в маленькую посудную лавку. И он снова все испортил, снова, своими же руками разрушил то, что обрел. Бульдозером прокатился по руинам их с Аней отношений, их, когда-то такой необыкновенной любви, от которой он так просто отказался.

Он ненавидел себя, так люто, как никого в своей жизни не ненавидел. Варшавского просто разъедало чувство отвращения к самому себе, и сложно было представить, что, мать его, он должен сделать, чтобы заслужить, если не прощения, то хотя бы снисхождения.

Потому что такое не прощается и не забывается. За такое гонят поганой метлой. И будь он на месте Ветровой, на пушечный выстрел бы себя к сыну не подпустил. И она не подпустит. И будет права, потому что ни черта он их не заслуживал. Не заслуживал ее. Не заслуживал называться отцом сыну, которого она вырастила, сама, без него, без помощи со стороны. Ветрова просто собрала себя по кусочкам, по кирпичику восстановила свой мир, который он так неосторожно разрушил, лишь с одной разницей — в этом мире не было места для Ника.

Он не помнил, как дошел до машины, как завел двигатель и выехал на проезжую часть, битком набитую машинами, что в общем-то было довольно странно для их города в такое время. Ник ехал на автопилоте, не разбирая дороги, давил на педаль газа, явно нарушая все мыслимые и не мыслимые правила дорожного движения, и думал только о том, что Аня оказалась намного сильнее его. А ведь она могла избавиться от ребенка, ей бы ничего это не стоило. Простая процедура и никаких проблем, никаких напоминаний о болезненном прошлом, кроме медицинской карты.

У Ветровой не было ничего, кроме квартиры, доставшейся ей от матери. Студентка второго курса, без гроша за спиной. Но она не избавилась, родила сына и изо дня в день дарила любовь ребенку, так сильно похожему на Ника, словно судьба-злодейка, насмехаясь, подарила Адрюшке внешность одну на двоих с отцом.

Ник не знал, как поступил бы на ее месте. Смог бы также? Смог бы подняться с самых низов, лишь дав себе обещание? У него не было ответов на все эти вопросы. Был лишь одни факт — Аня смогла. И сына всем своим сердцем полюбила, и жила только ради него одного. Ради сына от человека, втоптавшего в грязь ее светлые чувства, разбившего ей сердце.

Все также не разбирая дороги, Ник каким-то чудом оказался у дома родителей. Он столько времени игнорировал их звонки, злился, просто не мог с ними говорить. Ему необходимо было остыть. Но теперь. Теперь он не просто был зол, он был опустошен.

Он и раньше не питал особых иллюзий относительно своих родителей, но не допускал, насколько подлые и страшные это люди. А он… он просто глупец. Аня столько раз пыталась убедить его в их истинном к ней отношении, а он словно слепой котенок, не желал видеть очевидного. Они сделали все, чтобы разрушить их с Аней отношения, а Ник…Ник поставил последнюю точку.

Идиот. Какой же он идиот.

— Коля? — мать появилась из гостиной, стоило Нику только войти в дом.

Положа руку на сердце, он едва держал себя в руках, чтобы не придушить к чертовой матери обоих. Завидев сына, мать подсознательно сделала шаг назад. И правильно. Потому что он ни черта себя не контролировал. Эта женщина, его родная мать, своими руками сделала все, чтобы разрушить счастье единственного сына.

— Какая же ты… — только и сумел процедить Ник, сжимая ладони в кулаки и двигаясь на мать, заставляя ту все больше пятиться.