Шрифт:
А Платон Платонович медлил. Он еще рассчитывал на мир. Он знал цену этим женским выплескам гнева. Вот уже и слезы у нее встали в глазах, еще миг - и разрыдается. А там уж и слова потекут, как слезы, что ее не поняли, что она "устала-устала", а там и застолье опять продлится.
Но Геннадия было не повернуть назад. Он рвал дверь, молодое, сильное, яростное сейчас вшибая в дверь тело. Он бы расшибся об эту дверь, если б ее не отворили.
– Да погоди ты, - подошел Рем Степанович.
– Сейчас открою.
Защелкали замки, дверь распахнулась, выпуская Геннадия. Он вырвался на свободу.
Аня смотрела, как он вырвался. Ее гнев помельче был, чем его. Она сникла, заплакала. Вот и потекли слезы. Но было уже поздно. Платон Платонович не мог не последовать за Геннадием.
– Простите, если что не так...
– Он тоже поднялся и пошел к двери.
В сенях, из которых тоже не выпускали замки, их настиг Рем Степанович. Не стал удерживать, уговаривать. Но прежде чем отомкнуть замки, он протянул Платону Платоновичу - успел прихватить!
– громадную грушу, ту самую беру, которой так восхитился старик.
– Возьми, Платон. Тут несоразмерность твоя наверняка обретет гармонию. Не сердись, ты же умный. Бери!
Платон Платонович принял этот дар, затрясся у него подбородок к слезам, он ткнулся головой в плечо Рема Степановича, бормотнул глухо:
– Поберегись... Москва гудит... слухами...
– Знаю.
– Дверь отпахнулась, но Рем Степанович за руку придержал метнувшегося в дверь Геннадия, другой рукой выхватывая из кармана две хрусткие сотни.
– Обида обидой, хотя на женщину стоит ли обижаться, но уговор же у нас был...
– Он широко улыбнулся, все свое обаяние вложив в улыбку, - сильный, добрый мужик, умные глаза.
– Нет!
– яростно мотнул головой Геннадий.
– Не нужны мне ваши деньги!
– Как знаешь...
– Погасла у Кочергина улыбка.
– Ты вот что, ты к Белкину не ходи, если так...
Геннадий уже сбегал со ступенек, отозвался, сбегая, выкриком:
– И не подумаю!
Выскочив за дверь, чуть лбом не налетев на ствол тополя, Геннадий приостановился, оглянулся, ожидая Платона Платоновича. Ему важно было убедиться, что тот с ним, не повернул назад, не смалодушничал, как смалодушничал, приняв грушу.
Старик появился в дверях. С грушей в руке. Печальный, поникший.
Он подошел к Геннадию.
– Худо в этом доме, - сказал негромко.
– Понял?
– Понял! А зачем тогда у него грушу взяли?!
– Вот потому и взял. Прощай, Геннадий, счастливый несчастливец. Не поминай лихом.
– Он побрел, взбираясь в горку, шибко, ходко пошел, неся свою царственную грушу в отведенной почтительно руке.
22
Родной дом встретил его все той же машинописной трескотней. Без выходных работала его Вера Андреевна. Была бы работа. Он еще шел по коридору, а машинка уже начала с ним разговаривать: "А, явился?.. Где целый день пропадал? Ведь сил никаких нет все ждать да ждать!" Геннадий вошел в комнату, тетка обернулась, сказала с облегчением, но и с досадой:
– А, явился? Где целый день пропадал? Ведь сил никаких нет все ждать да ждать!
– Она еще добавила: - Обедать будешь?
Он подошел к ней, наклонился, поцеловал в краешек штопаной кофточки ей всегда холодно было, - который касался ее худенькой шеи.
– Прости, тетя.
– А водкой-то как разит!
– Она оттолкнула его.
– Ясно, обедать не будешь! О, этот Рем Степанович! И что за дружба вдруг?! Клавдия Дмитриевна снова принесла весть, что ты у него. И какая-то прекрасная дама! Геннадий, я боюсь за тебя!
– В хоккей играл - боялась. Так там хоть клюшками били. А тут-то чего?
– Сам знаешь чего. Соблазны! Кстати, тебе несколько раз звонила Зина.
– Какая Зина?
– Смотрите на него, он уже не знает никакой Зины.
– А у меня их целых две. Вот и спрашиваю, какая из них.
– Нет, вы смотрите на него! За тобой подобного что-то не упомню. Вот оно, дурное влияние. Не знаю, какая еще там вторая, а звонила та, где ты частенько проводишь свой досуг. Ты знаешь, я не одобряю эту связь, но лучше уж у нее...
– Вера Андреевна прислушалась: - Вот, опять звонок. Беги, откликайся. Уж лучше она...
Геннадий вышел в коридор, где висел стародавний, к стене пристроенный аппарат.
Телефон звонил и звонил, хрипло, старческим голосом взывая, а Геннадий не снимал трубку, не решаясь на разговор, не умея понять, какой еще возможен между ними разговор, если это действительно звонила Зина, не та, что встретила его в переулке сегодня, с которой он вчера только познакомился, эта забавная девчушка в "бананах" на вырост, а та, которая вчера не пустила его к себе, поскольку...
Он снял трубку, порыжелую, стародавнюю, прабабушку той трубочки, что угнездилась в углу дивана в хитром домике Кочергина.