И уже почти у самых дверей дома Эдингера в застеклённую дверцу кареты прилетел увесистый камень. Жалобно зазвенело битое стекло. Катя увернулась от каменюки только благодаря своей военной выучке, а от осколков её прикрыл муж. Ещё мгновение — и Алексей выскочил на улицу, выхватывая шпагу. Следом за ним, тоже с клинком в руке, из кареты вылетел шевалье де Сен-Жермен. Но того, кто бросил камень, уже и след простыл, а оторопевшие случайные прохожие показывали куда-то за угол.

— Не догоним, — с досадой проговорил по-немецки Алексей.

— Увы, — согласился с ним шевалье, вбрасывая шпагу в ножны.

— Что ж, это повод заявить официальный протест, — невозмутимо высказалась из глубины кареты Катя, стряхивая с подола осколки гранёного стекла. — Хоть какое-то разнообразие.

— Вам скажут, что это всего лишь уличная преступность, и замнут дело, — возразил француз. — На вашем месте я бы не стал заниматься подобной мелочью.

— Шевалье, предоставьте мне самой решать, что считать мелочью, а что нет, — Катя по-прежнему была воплощением хладнокровия.

— Нам бы лучше в доме всё обсуждать, — резонно заметил Меркулов. — Да ещё князю объяснять надобно, по какой причине карете ущерб нанесен… Хреновая история, Катя, — добавил он по-русски. — Думай, кому ты на ногу наступила.

Супруга улыбнулась ему с эдакой хитроватой нежностью.

— Он гораздо ближе, чем ты думаешь, — сказала она, выходя наконец из кареты и опираясь на подставленную супругом руку. — Постарайся ничем себя не выдать, Алёшенька. Не проколись… как прокололся он.

5

Хорошее знание истории — это не начётничество, когда даты событий «от зубов отскакивают». Это — понимание причин, которые привели к тем или иным событиям.

Только благодаря такому отношению к любимому предмету Кате до сих пор удавалось прекрасно ориентироваться на европейской политической кухне. И она видела, что хоть война и шла между северными державами, но все дальнейшие пути — хотят они этого или нет — ведут в южном направлении. И именно на южный фланг сейчас будут переставлены все политические гири весов. Кажется, Луи Пятнадцатый был помешан на «европейском равновесии»? В этом варианте истории, который уже значительно отличался от своего собрата в её мире, Луи Пятнадцатым имеет все шансы стать совсем другой Бурбон. Тот самый, вполне заслуживающий прозвища «Никакой». Слабый король — уязвимое королевство. А кто слаб, того в Европе принято бить и грабить.

Финал войны за испанское наследство чем дальше, тем больше становился несколько неопределённым. А значит, удар с юга — одновременно и по Австрии, и по России — может рассматриваться ведомством маркиза де Торси как удар последней надежды. Ведь это он инициировал попытку дворцового переворота в Стамбуле, а затем приложил все усилия, чтобы и нынешний султан стал более сговорчив на предмет повоевать.

Слепота — плохая штука. Но добровольная слепота — это полный швах. С подачи Луи Четырнадцатого, ныне благополучно впавшего в кому, Франция продолжала самоубийственную политику, в своей добровольной слепоте не замечая приставленный к спине кинжал.

Глава 7. Да здравствует король!

1

Паранойя — профессиональное заболевание разведчиков и контрразведчиков. Такую шутку Катя слышала ещё в ранней юности, от отца. Кажется, он сказал это после просмотра «Семнадцати мгновений весны». Позднее, уже возглавляя взвод полевой разведки «Немезиды», она думала, что поняла, о чём говорил отец.

А сейчас до неё дошло, насколько сильно ошибалась. Просто папа и близко не был знаком с особенностями работы дипломатов, отлично работавшими в веке осьмнадцатом и прекрасно дожившими до двадцать первого столетия.

То, что здесь каждый второй сотрудник диппредставительства любой страны шпионит для своих, это, что называется, секрет Полишинеля. Просто не все знают, что каждый первый дипломат учиняет ровно то же самое, только скрытно и от разведок других держав, и даже от каждого второго своего. Ибо то, что делается на виду у всех, и работает не очень. Жаль, что в России её истории это поняли лишь в эпоху Александра Первого.

Здесь нормальная внешняя разведка у России появилась более чем на век раньше. Притом, именно её стараниями. И, что немаловажно, о её истинной роли знали всего два человека — Пётр Алексеевич да она сама. Не был в курсе даже Алексей Меркулов — самый близкий ей человек в этом времени. Что уж говорить об остальных. Даже вездесущий Меншиков, ведавший военной разведкой, и тот не имел представления, кто именно снабжает его ведомство надёжными источниками полезной информации за рубежом.

И тем более незачем об этом знать какому-то шевалье, перебравшему все возможные нормы разумного в попытке что-то разнюхать об истинной роли месье и мадам Меркуловых на переговорах. При этом он совершенно не считал русских эдакими детьми, подмастерьями. Даже осторожничал, тщательно следил за своей речью. По меркам своего времени де Сен-Жермен работал отменно. Но он не знал, как за три века эволюционировало искусство разведки. Главным в нём в последующие времена стала мера. Всё, что сверх, вызывало обоснованные подозрения и нежелательные последствия.