Конечно, Рафик — необыкновенный человек, и нет ничего удивительного, что именно ему поручено руководить Коминтерном Молодежи.

Еще до революции, в 1916 году, он организовал в своей гимназии кружок из учащихся армян. Четырнадцатилетние мальчишки поставили перед собой цель — способствовать объединению армянского народа. Они не хотели примириться с тем, что царская Россия и Турция, как два злобных клыкастых волкодава, треплют и рвут, каждый к себе, маленькую, затоптанную и измученную Армению. Но откуда им — Раффо Хитарову, Андрею Ваняну, Степе Акопову, Вере Миримановой и другим — было знать, как завоевывается свобода армянского народа! Они только читали книги армянских просветителей и поэтов, делали рефераты, посвященные истории своей родины, издавали рукописный журнал и тщательно конспирировались от гимназического начальства.

Но вот в июле 1917 года Рафик, явившись на очередную встречу кружковцев, вытащил из-под серой гимназической гимнастерки тоненькую книжечку и, подняв ее над головой, воскликнул: «Я прочитал! Это Ленин. Не Абовян, а русский Ленин указывает нам путь в будущее. Послушайте, что он здесь пишет». Они целый вечер читали удивительные по своей ясности и несокрушимо аргументированные ленинские положения по вопросу национальной независимости. И маленький полулегальный кружок первой Тифлисской мужской гимназии за несколько месяцев освободился от «шелухи народничества» и принял отчетливую марксистскую окраску. Но этого еще мало. Ведь власть в Грузии захватили меньшевики, и, казалось бы, подросткам, состоящим в кружке, проще всего было признать своими пророками Каутского, Мартова, Чхеидзе, выдававших себя за убежденных последователей Маркса.

Хитаров, даром что ему шел только семнадцатый год, умел наблюдать и сопоставлять. Не так уж много времени потребовалось ему для того, чтобы прийти к выводу: грузинские меньшевики всей своей практикой стараются вырыть непроходимую пропасть между Грузией и Советской Россией. Именно об этом он с огромной убежденностью говорил своим товарищам по кружку, призывая их стать на путь ленинской правды. И в 1919 году кружок, созданный Хитаровым, превратился в боевую организацию молодых коммунистов.

Политическая разведка меньшевистского правительства буквально сбилась с ног, разыскивая «большевистское гнездо». Ретивым охранникам и в голову не приходило, что молодые люди в гимназических мундирчиках и с темным пушком на губе и тоненькие нежные барышни в скромных платьях и черных передничках, собирающиеся в доме одного из тифлисских богачей, чтобы почитать любимые стихи и поскользить в вальсе по зеркально-блестящему паркету, и есть те самые юные большевики, которых надлежит обезвредить.

Только в мае 1920 года особый отдел напал на след Рафаэля Хитарова. Он был арестован во время демонстрации и посажен в Метехский замок — самую страшную тифлисскую тюрьму.

Впрочем, на первый случай охранники обошлись с Хитаровым «снисходительно». Намяли бока и привели пред светлые очи самого начальника особого отдела господина Кедии.

В кабинете его сидели встревоженные родители Рафика. Кедия поцокал языком, покачал головой: «Сын таких уважаемых родителей… Ай-яй-яй!» И, похлопав по плечу раскрашенного синяками юношу, наставительно сказал: «Вам, молодой человек, нужно учиться, а не заниматься ерундой». Разбитые губы Рафика искривились в усмешке: «Я, господин Кедия, гимназию уже окончил, а сейчас продолжаю свое образование, изучаю произведения Маркса, Энгельса и Ленина». — «Вы слышите, что говорит этот юный мерзавец!» — завопил Кедия. И, обратившись к Мовсесу Георгиевичу, важно изрек: «Только из особого уважения к вам, нашему почетному гражданину, батоно Мовсес, я не беру своего слова обратно». Хитарова отпустили.

— И здорово они тебя били? — спросил я.

Метехской тюрьмы я никогда не видел. Но в Алексеевском равелине Петропавловской крепости был несколько раз. Лязгнут запоры, заскрежещет многопудовая железная дверь, и вот осторожно делаешь шаг вперед. Холодно, глухо, темно. Только из забранного решеткой (прутья толщиною с добрую сардельку) оконца, что под самым потолком, неуверенно, точно ощупью, пробирается слабый серенький свет. Не сразу видишь, что от стены отвалилась узкая железная койка, а под окном притулился маленький, намертво прикрепленный к полу стол и табуретка. Мы попросили экскурсовода запереть нас на несколько минут в камере. И когда дверь, вновь зловеще заскрежетав ржавыми петлями, захлопнулась, честное слово, мне стало не по себе… Вот в такую же камеру привели Рафика и закрыли за ним дверь, только не нарочно, а для того, чтобы он не мог выйти…

— Ну, не очень сильно. Сперва, во время допроса, ударили несколько раз по лицу. Я бросился на следователя и схватил его за горло.

— Ага, хотел его задушить! А он?

— Закричал. Меня облапили его помощники и стали лупить по пояснице. Потом опять допрашивали. Назови им членов подпольной организации молодых коммунистов.

— А ты… ты молчал?

— Почему молчал! Я говорил. Говорил им, что в подпольной организации состоят молодые пролетарии всего Тифлиса, всей Грузии, всего Закавказья. Как я могу запомнить десятки тысяч имен! Да, тогда они меня выпустили, но установили тщательнейшее наблюдение.

За Хитаровым ведется круглосуточная слежка. Перед домом отца слоняются юркие молодые люди с тщательно подстриженными усиками, нафиксатуаренные, надушенные. Под длинными грузинскими рубахами, туго перетянутыми в талии наборными поясами, припрятаны маузеры. И шагов не слышно: крадутся в своих мягких козловых сапожках, точно рыси.

В августе — вторичный арест. Опять Метехский замок, допросы с пристрастием и ухмыляющаяся физиономия господина Кедии: «Пеняйте на себя, молодой человек. Я свое слово сдержал, а вы свое нарушили». — «Я не давал вам слова, господин Кедия». — «За вас поручились ваши почтенные родители. Подумайте о вашей матушке, ведь у нее больное сердце. Кстати, арестована ваша сестра Софья. У нее найдена нелегальная литература».