Вот это прокол. Неужели еще не догадался? Скажи Глебу, что чего-то нельзя, и ему тут же это понадобится — прям из принципа. Принцип вредности — так и называется.

— Слушай, ну у всех есть бабы, — он зачерпнул из шкатулки горсть и закинул в мешок.

— Но это же фамильные ценности! — возмутился тот. — Еще моя прабабка носила!

— А мы разве теперь не братья? — напомнил Глеб. — А братья делятся… Так что без обид, брат.

Наследника, чье наследство таяло на глазах, заметно перекосило. На этом моменте, разумеется, снова влез писарь, предлагая услуги Синьории, и снова получил отказ. В конце концов, в выборе между потерять немного и потерять много — первое всегда кажется предпочтительнее.

Следом мы заглянули в ванную колдуна. Комната оказалась очень пафосной — с золотым умывальником, золотым унитазом (это ж надо так себя любить) и пузатой ванной на позолоченных ножках. Правда, смотреть на последнюю было противно — внутри, как короста на гноившейся ране, налипла чернота от засохших разводов скверны. Ее присутствие ощущалось даже в воздухе. Пижон стремительно побледнел и сглотнул, сдерживая подступающую тошноту — такова цена малой силы. Изрядно же ему придется попотеть, отскребая всю эту красоту.

Закрыв дверь поплотнее, мы вновь вернулись в коридор. Однако не успели уйти далеко, как я заметил на стене под обоями проступающую черноту, будто пятна плесени рвались наружу. Я остановился, рассматривая, и они еле заметно дернулись в мою сторону, словно почувствовав, у кого сейчас хозяйское кольцо.

— А там что? — уточнил я.

— Да стена обычная, — отозвался наследник, то ли не понимая, то ли усиленно делая вид, что не понимает.

Благо, имелся верный способ это проверить. Поднеся печатку Змееуста к стене, я поскреб гербом по черным пятнам. Миг — и они стали увеличиваться в размерах, надуваясь как пузыри прямо из стены, а потом со звонкими хлопками полопались, окончательно сбрасывая иллюзию. Темнота послушно отступила, и на ее месте обнаружилась дверь, которая ловко маскировалась под обои. Наконец хоть что-то реальное ценное.

Сжав холодную ручку, я провернул ее, и дверь мгновенно отворилась. Внутри висел густой мрак, уводящий вглубь узкого каменного коридора — прямо настоящие катакомбы посреди обычного дома.

— Наверное, не стоит туда заходить, — торопливо предостерег наследник. — Вдруг там что-то опасное…

«Как мило, брат заботится о нас,» — с сарказмом заметил Глеб.

— Можешь зайти первым, — любезно предложил я будущему хозяину, — и предупредить нас, если там что-то опасное.

Наследничек аж губу прикусил, принимая нелегкое решение: с одной стороны, он боялся туда заходить, с другой — боялся, что мы зайдем без него, найдем что-то ценное и оберем его, не сказав ни слова. Внутренняя борьба двух страхов закончилась тем, что он повернулся к писарю.

— Может, вы тоже зайдете? И зафиксируете, что там?

— Сотрудники Синьории, — отчеканил тот, настороженно косясь на дверь, — не ходят в запечатанные Темнотой комнаты. Во избежание травмоопасных ситуаций.

— Может, и вам не ходить? — внучатый племянник повернулся к нам, робко топчась у двери. — А если там что-то смертельное?

— Только слабаки боятся умереть, — с ухмылкой изрек Глеб.

О да, этот ходячий мертвяк знает, о чем говорит.

Видя, как в глубине темного коридора что-то сверкнуло, я шагнул к порогу — и тут же наследничек выскочил вперед, загораживая дорогу.

— А разве это уже не перебор? — пропыхтел он.

Серьезно? Ты останавливаешь меня? И чем — своей холеной тушкой?

— Что именно? — я перехватил его взгляд.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.

— Если не опускают глаза, когда ты смотришь,– учил меня когда-то давно отец, — значит, ты неправильно смотришь…

А потом пижон отвел глаза, косясь на печатку своего ныне покойного дядюшки на моей руке и, видимо, вспоминая, как мне досталось это колечко. Следом он отступил в сторону, решив не связываться — а то мало ли, вдруг для всего этого богатства придется искать другого наследника поуступчивее.

— Конечно, проходите, если угодно… — пробормотал он.

Пройдя мимо этой тушки, мы с Глебом шагнули в узкий каменный коридор, куда едва протиснулся располневший мешок. Наследник потоптался за порогом еще немного и все-таки за нами не пошел, очевидно решив, что здоровье дороже. Оставалось загадкой, чего он теперь боялся больше: того, что за дверью, или меня.

Узкий коридор закончился еще одной дверью с посеребренной ручкой, чье сверкание я и заметил ранее. За ней обнаружилась еще одна комната — настолько крохотная, что внутрь вошел только я, а Глеб остался по ту сторону порога. Окон здесь не было, а из мебели имелся лишь один сам собой горящий торшер, от которого тянулась длинная тень по каменному полу и стенам, скручиваясь и сворачиваясь, словно с трудом умещаясь внутри. Стоило мне зайти, как тень тут же начала свиваться толстыми кольцами у моих ног. Миг — и из плоской она стала выпуклой, материализовавшись в огромную темную змею, способную оплести человека с головы до ног. Ну конечно, что еще может храниться в тайнике у Змееуста.

Глеб за порогом ахнул, однако я не ощущал опасности — тут читалось совсем другое желание. Темные кольца плотно обвились вокруг меня, но не стягивая, а мягко, еле ощутимо касаясь. Когда голова аномалии оказалась на уровне моей, мне в глаза заглянули ее глаза, ярко-желтые, как янтарь, показавшиеся удивительно разумными. Во всяком случае я знал, о чем она хочет спросить.

Всем формам Темноты нравится жить в реальном мире. Но без хозяина они как бездомные собаки, чувствуют себя потерянными — поэтому любая аномалия хочет найти хозяина. Я прямо-таки увидел в эти янтарных глазах отчетливое желание мне служить. Разве можно такое не поощрить? Аномалия в хозяйстве лишней не бывает.