Веселиться ей приспичило, по клубам ходить и заниматься беспорядочным сексом вдали от меня и моего контроля? Вот так вот просто? Раскупорил девочку и понеслась душа в рай, а тело по рукам, да?

Сел в машину, со всей дури хлопнув дверцей и зарычал, а потом и как одержимый заколошматил по рулю. Такая же, как и моя мать! Правильно говорят умники-мозгоправы – мы ищем себе партнеров по образу и подобию своих родителей. Вот и я отыскал. Выбрал на свою голову, придурок махровый.

Хотя, нет, Ярослава даже покруче мамаши моей непутевой будет. Эта хоть к одному трахарю бегала, а Довлатова по максимуму решила брать от жизни все.

Да пошла она! Скатертью дорога!

Хоть в Китай этот сраный, хоть в Тимбукту!

Мне двадцать один, сколько у меня этих Ярослав еще будет. П-ф-ф! Легион, если я только захочу. И плевать, что сейчас в грудной клетке разрываются петарды одна за одной, как на чертов парад Победы. Фиолетово! Это все пройдет, растает как прошлогодний снег, покроется тленом и зарастет, не оставив на мне даже шрамов.

Подумаешь, телка! Да, красивая. Да, в постели богиня. Да, мне с ней было так хорошо, как ни с кем. Ну и что? Я это переживу, а потом, когда у меня пройдет первый шок и я вернусь в свою городскую квартиру, выдохну и наконец-то порадуюсь, что все так замечательно сложилось.

Она больше не на расстоянии вытянутой руки, она далеко, и я не буду впредь смотреть назад. Теперь только вперед, в будущее, где нет места болезненным привязанностям и возможности, что кто кто-то может расколошматить тебе все в груди, отряхнуться и пойти дальше, не замечая, что ты весь переломанный. Больной. Отравленный.

И я снова мчу, не разбирая дороги в родные Хамовники, в квартиру, где все так привычно и знакомо, туда, где мне нужно было остаться, а не малодушно переезжать к отцу на Рублевку, чтобы склеить чертову ядовитую сводную. Склеил, идиот. Наглотался ее отравы. Сам себе по доброй воле мозги свернул.

Все. Теперь главное – не думать, не вспоминать, не анализировать. Нужно просто идти на кухню и сварить себе чашку крепкого кофе, а лучше две. А еще лучше, послать к чертовой матери этот гребаный кофе и взять из бара что-то покрепче. Глотнуть, прикрыв глаза, и выдохнуть наконец-то свое иррациональное напряжение.

Вот так. Хорошо. Песня. Сказка. Лепота.

Но как бы я не стремился вытравить ее из своей крови и мозгов, она вновь и вновь брала верх над моим разумом. Приходила во снах, смеялась надо мной, а еще, будто бы издеваясь, говорила, что любит меня. Что я – центр ее вселенной. После таких кошмаров я просыпался в холодном поту, а потом бродил как неприкаянный по своим элитным квадратным метрам и не знал, куда себя деть.

Выходил на балкон, прикрывал глаза, накачивал легкие ядом и погружался в воспоминания, где мы еще были вместе. Остров, солнце, пальмы, белый песок и она. Там все казалось идеальным. А теперь?

Я как зомби ходил к отцу в офис, работал столько, что, за свободное от учебы и сессии время, доработал дипломный проект, буквально вылизал его вдоль и поперек. А потом, спустя неделю, сел в кресло и удрученно подумал о том, что я не знаю, что мне делать дальше.

Мне не хотелось больше ровным счетом ничего.

Ступор.

Я смотрел в окно, но не видел солнца. Не видел людей, а только размытые силуэты. Не видел город, а только выжженную пустыню вокруг в себя. И, вопреки всему, я не радовался, что освободился, я вообще не чувствовал себя свободным. Только бесконечно одиноким.

И я ненавидел себя за то, что докатился до этого и начал чувствовать то, что не должен был чувствовать. И ее я тоже ненавидел. Страшным образом. Потому что скучал. Адски! Слышал смех, похожий на ее мелодичный перезвон и выбегал в приемную отца, но с досадой натыкался на незнакомую мне женщину. Замечал в толпе знакомый силуэт и рвался к нему, но развернув девушку, наконец-то понимал, что в который раз обознался. Иногда как собака мог идти сотни метров, учуяв дурманящий запах пряной сливы, но каждый раз разочарованно себя одергивал.

Она в Китае. Не в Москве.

Она забыла меня. Я ей больше не нужен.

Она берет от жизни все. Развлекается с другими парнями.

Я должен научиться ненавидеть ее, а не оголтело хотеть вернуть ее в свою жизнь.

Прошла еще неделя, а я был все там же – на дне. Метался как раненный зверь в клетке: учился, работал на износ, а вечерами нещадно колошматил грушу. Парни ко мне не совались, дважды что-то нецензурно рявкнул им и пресек бесполезные попытки покопаться в моем нижнем белье, так и отстали. Ветров, как всегда, советовал банальности:

– Тебе бы потрахаться от души, мальчик мой, и все пройдет, – и ржал как конь.

А вот Громов и Гордеев уж больно странно смотрели на меня. Будто что-то знали, но не смели мне об этом сказать. Но я не хотел слушать их замшелые выводы, я просто жаждал освободиться от этого странного чувства, что на живую перетирает в жерновах мои внутренности. И кажется, что там, за грудной клеткой уже и нет ничего, все перемолото и выдрано с корнями. Но пустоты я не ощущаю и освобождения от муки тоже. Там все еще нещадно ноет и свербит. Наверное, фантомные боли, но как же они меня достали.