— Я могла бы придумать более сильное прилагательное, чтобы описать то, что он планирует, но да.

Она медленно кивнула.

— Я прожила долгую жизнь, но никогда не думала, что доживу до конца дней.

У меня перехватило дыхание.

— Мы не позволим этому случиться, — заговорил Зейн.

— Нет, я не думаю, что вы двое это сделаете, — сказала она, и смущение усилилось, когда она сжала узловатыми пальцами верхнюю часть пакета. — По крайней мере, не сейчас.

Я взглянула на Зейна и увидела, что его озадаченное выражение, скорее всего, соответствовало моему.

— Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь.

— Я и не подозреваю, что ты это сделаешь. Не в очень долгое время.

Ну, это заявление, конечно, ничего не прояснило.

Старуха подняла пакет, держа его в одной руке, и провела пальцами по контуру пера.

— Ты собираешься рассказать нам, что собираешься делать с этим пером? — спросила я.

Она посмотрела на меня, открывая пакет.

— Ничего опаснее того, что ты планируешь.

— И что, по-твоему, я планирую? — возразила я.

— У неё длинный список опасных вещей, — вставил Зейн, как всегда услужливый.

Старуха только улыбнулась.

— Иногда приходится устраивать небольшой Ад, чтобы что-то сделать.

Я уставилась на неё, и крошечные мурашки пробежали по моей коже.

— Спасибо тебе за это, — сказала она.

Она кивнула мне, а затем Зейну, когда появился мужчина всё ещё в костюме с прошлого раза, когда я была здесь. Он отнёс бокал с шампанским на стол и поставил его перед Старухой. Жидкость была пенисто-розовой.

— Я говорила тебе, что есть множество вещей, которые можно сделать с помощью пера того, кто Пал, — Старуха вынула из пакета упомянутый предмет. — Особенно того, кто всё ещё носит в себе благодать. В этом мире и за его пределами есть только один человек, кроме него… ну, я не совсем уверена, что с его пером можно добиться какой-либо красоты.

— Ты говоришь о Люцифере?

Я смотрела, как она сворачивает перо в руке.

— Кто же ещё?

Она провела рукой по верху бокала. Её губы шевелились, её голос был слишком быстрым и низким, чтобы я могла понять, но всё, что она говорила, звучало для меня как молитва.

Зейн сел напротив меня, нахмурив брови, наблюдая за Старухой.

— Сегодня я уезжаю из города, — продолжила она, раскрывая ладонь.

В стекло упали пылинки, осыпавшиеся с пера, припорошенные золотистым светом.

— Направляюсь на юг, чтобы навестить своих внуков.

— Похоже, самое подходящее время для того, чтобы выбраться из города, — прокомментировала я, когда она бросила на стол то, что осталось от бедного пёрышка.

Старуха взяла бокал с шампанским.

— Но я сомневаюсь, что они узнают меня.

Моё сердце колотилось в груди, когда она поднесла бокал к губам. Я начала двигаться вперёд…

— Всё в порядке, — тихо сказал Зейн. — Что бы она ни делала, всё в порядке.

Он чувствовал её намерения, её душу и то, что он чувствовал, его не касалось. Я предположила, что это было хорошо, так как она пила то, что, чёрт возьми, она состряпала… и продолжала пить.

И пила.

Мои глаза расширились, когда она осушила весь стакан одним глотком, как будто она была профи в выпивке.

— Боже, — хрипло прошептала она, прижимая тыльную сторону ладони ко рту и слегка рыгая. — У-у, оно кусается. Пряное.

Я медленно перевела взгляд на Зейна. Он моргнул, его голова дёрнулась назад.

— Святые…

Мой взгляд вернулся к Старухе, и моя челюсть отвисла.

— Чёрт…

Я не знаю, чего я ожидала, когда смотрела на неё, но то, что я увидела, не входило в потенциальный список «Какого чёрта».

Это было, как смотреть, как кто-то стареет… наоборот.

Её белоснежные волосы утолщались и темнели до полуночного оттенка, удлиняясь по мере того, как пружинистые локоны становились чёткими. Кожа на её лбу разгладилась, и тяжёлые морщины вокруг глаз и рта исчезли. Её щёки и губы округлились, а линия подбородка стала чёткой. Её тело содрогнулось, спина выпрямилась, плечи приподнялись. Грудь за ярко-розовой рубашкой приподнялась, и тёмные пятна на руке, всё ещё державшей бокал с шампанским, исчезли, как будто кто-то приложил к ним ластик.

Моя челюсть всё ещё отвисала, когда она откинула голову назад, и морщины вокруг её горла исчезли. Она сглотнула и опустила голову.

Её брови изменились последними. Они поредели и потемнели, следуя за изящным изгибом её надбровной дуги, и теперь я смотрела на кого-то, кто казался старше двадцати или моложе тридцати лет.

Кто был потрясающе великолепен.

Старуха поставила пустой бокал на стол.

— Зачем изящно стареть, когда можно стереть годы с помощью выпивки и заклинания?