– Думаешь, мне это все нравится? – спрашивает меня Иван Сергеевич, заглядывая в глаза. – Я и сам не в восторге от происходящего, поверь. Но так надо. Потому, что иначе тебя просто убьют. Ты очень многим мешаешь теперь, малыш. И только Одаевскому нужна для поддержания легенды о будущем браке с наследницей Аралова.

Чертов Шакал! Он, словно паутиной, окутал мою жизнь со всех сторон. И теперь все, кого я знала, легко открестятся от меня и необходимости мне помогать.

– Значит, вы мне не поможете, - заключаю, словно в бреду.

– Я не в силах, пойми! – в голосе мужчины отчаяние от того, что не все ему подвластно. – Тебе нужно оставаться с Одаевским до того момента, как я все выясню и найду возможность вернуть тебе твое наследство без риска для твоей жизни.

Закрываю глаза, сглатываю ком в горле.

Как же все перевернулось в считанные дни!

– Почему никто не послал к черту людей Одаевского, когда они заявились в офис? – мне всюду видится ложь и предательство, так горько от того, что моего любимого отца предали все, кому не лень. – Это ведь рейдерство и противозаконно. Мы может подать на него в суд!

– У Одаевского все схвачено, и суд положения дел не исправит. Поверь, он даже тогда получит то, что захватил. А вот ты можешь не дожить до решения суда. Как только поползут слухи о вашем разрыве с Одаевским, ты тут же станешь живой мишенью. И тогда он уже не будет заинтересован в том, чтобы сохранить тебе жизнь.

Дерьмовый расклад. Самый ужасный из всех, что я могла себе придумать. Еще утром, когда я рыдала, уткнувшись лицом в подушку, все не казалось мне настолько удручающим, как теперь.

– Хорошо, допустим я соглашусь играть в невесту, - заключаю, - как долго мне нужно притворяться?

– Не знаю, - говорит Иван Сергеевич, оглядываясь в сторону двери, подмечая, как в проеме появилась какая-то парочка, - думаю, месяц. Возможно, два. Я дам тебе знать.

И мужчина отошел от меня, поглядывая на вошедшую парочку и делая вид, что мы не знакомы.

Я стою у колонны и не понимаю, что делать дальше.

Помощь, на которую я рассчитывала, оказалась призрачной надеждой моего воспаленного мозга, и ничем большим. Иван Сергеевич сказал, что Одаевский – моя единственная надежда. Но, при этом, нет никакой уверенности в том, что не Одаевского я должна «благодарить» за то, что осталась сиротой. Как знать, быть может, именно он и есть тем, кто слишком умный и хитрый. Уж очень логичным кажется теперь такой вывод.

И я должна изображать из себя его невесту? Стоять там и всем улыбаться, пока чертов Шакал будет претворять свои планы в жизнь?

Сколько же он все это готовил? Как долго планировал?

Такое не провернуть в один момент, если нет должного фундамента. А меня он решил использовать, как разменную моменту в своей сложной игре.

Ненавижу его!

Представляю, как сейчас вернусь в зал, там мне нужно будет играть роль счастливой невесты, и мне становится тошно. Дыхание сбилось, кислорода не хватает, мне становится тяжело дышать. Быстро выхожу из холла и дальше, из здания.

Уличный воздух омыл лицо вечерней прохладой. Жадно делаю пару глотков воздуха, пытаюсь отдышаться и успокоиться. Впереди дорожка к парку, где легко можно спрятаться. Возможно, это мой последний и единственный шанс сбежать. Пусть и без помощи Ивана Сергеевича, но оставаться с Одаевским и ждать, пока он полностью захватит все то, что мой отец создавал всю свою жизнь, я не намерена.

Делаю шаг вперед, оборачиваюсь. За мной никто не идет. Поэтому ускоряюсь, пытаясь уйти как можно быстрее от здания.

Дохожу до ограды, выхожу за калитку. И не успеваю сделать и пары шагов, как, непонятно откуда, появляется черный тонированный автомобиль. Он несется в мою сторону, я инстинктивно отпрыгиваю к ограде. Но дуло автомата, торчащее из приоткрытого окна, замечаю слишком поздно.

Все произошло слишком быстро, чтобы я смогла осознать, что же случилось. В последнее мгновение передо мной появляется Одаевский, который, схватив меня в охапку, закрывает собой, заставляя пригнуться. Звуки выстрелов смешались со звоном отлетающих от металлической ограды использованных патронов. Колени подгибаются, и я падаю на асфальт, укрытая Одаевским, как тентом. Визг шин автомобиля заглушает мат Одаевского, который он щедро вываливает на мою голову. И во всем этом потоке я смогла осознать только одну фразу:

– Быстро в машину!

Одаевский хватает меня под локоть и, дергая на себя, заставляет подняться. Хватает за руку и тащит к машине.

Стертые коленки саднят. Но это ничто в сравнении с тем, что меня едва не отправили на тот свет. Я послушно иду за мужчиной к машине. Не раздумывая, забираюсь на переднее сидение. Почти одновременно с тем, как Одаевский запрыгивает за руль. Его рука в крови, но я не понимаю, откуда эта кровь. Кто ранен? Он или я? Я не чувствую боли, кроме той незначительной, в стертых коленках.