Шрифт:
— И че? — нетерпеливо спросил Леха.
— Мотя прикрыл. Я не я, жопа не моя. Мальчик купил девочку. Все чин по чину.
— Фигасе, — выдохнул Рыжий.
— Сорян, мужики, — мотнул головой Андрей. — Я и вас подставил.
— Не говори ерунды, — отмахнулся Леха.
— Все в одной упряжке, иначе не вывезем, — поддакнул другу Рыжий.
Андрей вздохнул и с чувством пожал друзьям руки.
— Она-то как? — поинтересовались друзья.
— Ну, ей тяжко взаперти сидеть, но в остальном вроде норм, — Андрей пожал плечами.
— А ты? — приподнял бровь Леха.
— А че я? — фыркнул в ответ. — Мне кайфово! Все дома убрано, наготовлено, постирано! Бля, она даж футболки мне гладит, — он потянул за ворот спортивной майки, по которой уже было непонятно, гладилась ли она когда-нибудь вообще, стиралась ли. — Говорит, ей все равно делать нечего.
— Ну да, — хохотнули мужики. — Ей бы дома еще шест!
— Идите на хер! — шутливо ругнулся Андрюха. — Она и так постоянно танцует. Посуду моет, а сама попой вертит. Прикиньте, как вертит попой профессиональная стриптизерша? — Мужики заржали. — Уже иногда не знаю, куда деться, — пожаловался Андрей.
— В койку! — подсказал Рыжий.
— Не, — качнул головой Андрюха. — Не проканает. Не хочу так.
— А как? — Леха как-то странно посмотрел на друга.
— Не знаю. Отвали, — Андрей нахмурился.
— Я ж говорю, — повернулся Леха к Рыжему, — нехорошая квартира!
Эти двое весело загоготали, а Андрюха шутливо толкнул Леху в плечо:
— Слыш, за базар отвечаешь?
— Да хоть щас!
— Погнали на татами?
— Там свободно? — оглянулись на соседний зал через коридор. — Пошли!
***
Андрей с Ириной валялись на диване, досматривали очередную серию понравившегося нуарного детектива, когда зазвонил Андрюхин телефон. Он резко дернулся, нахмурился. Из конторы обычно писали в чат. Ребята тоже позвонили бы в это время, только если что-то экстренное.
Звонок был непонятным и поэтому тревожным. Номер незнакомый. Взял трубку:
— Да, — ответил настороженно.
— Да, — повторил уже сокрушенно, подошел к темному окну, повернулся к никогда не спящему городу лицом.
— Да-да, — уже очень расстроенно, и в конце очень тихо: — Спасибо.
Отключил телефон, поднял ладонь, потер пальцами глаза. Ира молча стояла рядом, вглядываясь в его лицо.
— Бабушка умерла, — наконец сказал он.
Ира глубоко вздохнула, нахмурилась, аккуратно взяла Андрея обеими руками за ладонь.
— Сочувствую, — уткнулась лбом ему в плечо. — Поедешь туда? — спросила тихо.
Он помотал головой, сглотнул слезы:
— Не к кому, — помолчал. — Она просила не возвращаться.
Ира погладила его по плечу:
— Можно просто сходить в церковь, — проговорила еле слышно. — Свечку поставить.
Андрей снова мотнул головой.
— Никогда там не был.
Она не отпускала его ладонь. Чуть сжала пальцы.
— Давай помянем?
Пожал плечами, закрыл глаза, запустил руку в волосы. Она отпустила его ладонь, обхватила себя руками:
— Хотя бы просто мед с хлебом, Андрюш… Есть дома мед? Попрощаться.
Он сглотнул комок, стоявший в горле.
— Надо посмотреть, — повернулся к кухне. — Был вроде.
Ира кивнула и тихо ушла на кухню. Вернулась с нарезанным хлебом и блюдечком — остатки меда действительно нашлись в шкафу. Там же наверху нашлась початая бутылка коньяка. Приподняла ее, вопросительно посмотрела на Андрея. Тот после секундной паузы кивнул.
Они так и остались в темной комнате. Остановили сериал, свет включать не стали, только замерший экран освещал их лица. Сели на полу, друг напротив друга.
— Как ее звали? — спросила Ирина почти шепотом.
— Баба Люба, — ответил хрипло. — Любовь Егоровна, — выпил коньяк, поморщился, потер лицо руками. — Сегодня умерла Любовь, — неуместно хохотнул, зажмурился, закусил нижнюю губу.
— Андрюш, — Иришка перекатилась на коленках, села рядом с ним, погладила его по плечу. — Андрюш, она точно заслужила того, чтобы ее оплакать.
Резко кивнул, согнул колени, уперся в них локтями и спрятал лицо в ладонях. Иришка просто молча сидела рядом, убрала руку с его вздрагивающего плеча, взяла за ладонь.
Сидели так минуты две. Андрей судорожно вздохнул, потянулся к бутылке, налил в рюмки коньяка. Подал Ирине, снова взял ее за руку:
— Знаешь, а у нее руки тоже всегда были теплые, — заговорил срывающимся голосом, сжал Ирину ладонь, погладил костяшки ее пальцев, — только шершавые, сухие. Очень хорошо помню ее руки.