— Она тебя растила? — Ирина руки не забирала. Наоборот, уткнулась подбородком в его плечо.

Отрицательно покачал головой, грустно улыбнулся:

— Прятала, — посмотрел на девушку, скорее почувствовал, чем увидел ее непонимающий взгляд и продолжил. — Когда отец напивался, бежать было некуда. Только к ней.

— Отец бил тебя? — Ира спрашивала тихо, но в ее шепоте был слышен первобытный ужас.

— Всех нас, — пожал плечами Андрюха. — Оно и можно понять. Никто из четверых детей на него не похож, — горько усмехнулся. — Чего было просто не развестись? — задал сам себе риторический вопрос, вздохнул, стал рассказывать: — Пока я маленький был, и оставалась надежда, что я просто в материну породу пошел, еще ниче, нормально относился. А потом, когда я вырос…

Ира промолчала, Андрей тоже о чем-то задумался. Что-то вспомнил, продолжил:

— Помню, однажды он на Димку кинулся. Тот ходить начал едва. Но по нему же сразу было видно, что нагулянный. Узкоглазым родился.

— Узкоглазым? — не поверила своим ушам Ира.

— Ага. Абсолютно азиатская внешность. Черноволосый, узкоглазый. Мать моя, — грустный смешок, — любила разнообразие в сексе! Этим я, похоже, в нее, — опять улыбнулся, но получился скорее оскал. Помолчал пару минут, продолжил: — Отец с самого рождения на него кидался, как бешеный. А тут ночью пришел, мы все спим уже, а он прямо из кровати его за майку достает и трясет как куклу, — голос Андрея стал безжизненный, сухой. — Я тогда первый раз на отца кинулся. Мне почти двенадцать было. Уже здоровый был, почти с него ростом. Толкнул его с разбега, с ног сбил, он Димку выронил, сам на стол упал, сломал его нафиг, — усмехнулся, снова замолчал.

— И что потом? — шепотом спросила Ирина.

— А потом Димку я в одеяло закутал и к бабке побежал! Я же понимал, что сейчас отец встанет — убьет обоих. Димке двух не было, а весил уже нормально так. Я его тащу, он ревет в голос, не понимает ничего. А меня трясет. Сначала от страха, а потом от холода. Дело было в ноябре, а до бабки бежать четыре квартала, — замолчал, беззвучно хмыкнул. — Я же выбежал в чем был и босиком.

— А что бабушка? — опять прошептала девушка, когда Андрей слишком надолго замолчал.

— А что бабушка, — пожал плечами Андрей, — подхватила Димку, меня в горячую ванну усадила, всего водкой растерла. Плакала.

— Она на вашего отца в милицию не заявила? — спросила Ирина о самом логичном, что пришло ей в голову.

— На собственного сына? — удивленно переспросил Андрей.

— Так это отца мать была? — ахнула Ирина.

— Да, — кивнул Андрей. — Мы ей, получается, совсем чужие были. Но она как могла нам помогала, защищала. Пока отец вменяемый был, постоянно его уговаривала: «Детей не трогай!» Потом в опеку написала, когда четвертый родился, Мишка. Димке тогда четыре было, почти пять. Она, помню, на меня со слезами смотрела, будто оправдывалась: «Андрюш, не смогу я совсем с маленькими!» Младших двоих тогда и забрали. Нас с Юлькой вроде как в семье оставили. Я уже в девятом классе был. Юлька в седьмом. Взрослые.

Андрей снова замолчал, а Ирину колотила мелкая дрожь от услышанного. Она крепко вцепилась в сильную мужскую руку и думала о его детстве, о его характере. О том, что он всегда в ущерб себе более слабых на тащил, в прямом и переносном смысле. И сейчас, получается, поступает так же. Думала, что его мускулы были не для самолюбования, а чтобы выжить. Проглотила комок в горле, откашлялась.

— А мать? — спросила хриплым голосом.

— А что мать, — Андрей сцепил свои пальцы с пальцами Ирины в замок, шевелил ими, задумчиво перебирал. — Мне кажется, в раннем детстве этот несчастный мужик, что у всех нас записан отцом, со мной возился даже больше. Ей на нас всегда плевать было. Хрен знает, зачем рожала. Даже просто ласкового слова от нее не помню.

— Бабушка Андрюшей звала, — почему-то припомнила Ирина.

— Да, вот только она так и называла, — грустно улыбнулся Андрей, посмотрел на Ирину. — И ты сегодня.

— Приняла эстафету! — как-то неуместно бодро отозвалась девушка.

Тут же почувствовала это. Устыдилась. Андрей повернулся и внимательно на нее посмотрел. Увидел то, что хотел, и, удовлетворенно хмыкнув, приобнял ее. Маленькая Иришка легко поместилась у него под мышкой. Обвила его торс рукой, прижалась. Они так и сидели еще с полчаса. Только уже молча. После третьей рюмки Андрей встал:

— Пора спать, — подхватил с пола посуду и ушел к себе.

***

Утром она, как обычно, встала готовить ему завтрак. Он никогда ее об этом не просил, но она ни разу за то время, что жила с ним, не проспала.

Андрей молчал. Отводил взгляд.

— Ты как? — тронула его за плечо.

— Нормально, — повернулся к ней. — Извини, нагрузил тебя вчера.

Она опешила. Выдохнула, замерла с приоткрытым ртом.

— А мне обижаться или расстраиваться?

— В смысле? — он не понял.

— Ну, ты сейчас жалеешь о том, что рассказывал мне вчера, — она взмахнула рукой.

— Да нет, я не в том смысле! — нахмурился, потер переносицу.

Ира улыбнулась:

— Дурак ты, — обругала его так нежно, как способна только женщина. Подошла к нему, положила ладошки на грудь, посмотрела ему в глаза снизу вверх. — Зайди в церковь. Просто свечку поставь.

Андрей вздохнул:

— Да, зайду, — обнял Иру, зарылся в ее волосы лицом. — Спасибо.

Она отстранилась, улыбнулась.