Работа с угрозой

Что подталкивает клиента к такому бегству? Как может тот, кто обладает определённым прозрением в источник жгучей боли и подлинного страха, так откровенно придуриваться, к тому же за довольно внушительную почасовую оплату? Легко. По сути, то, что это случится, почти неизбежно и совершенно необходимо. Бетти исчерпала привычную территорию своего несчастья; чтобы двигаться дальше, ей нужно было открыть новые, неисследованные области, которые, очевидно, были единственным местом, где мог скрываться её бессознательный вклад в собственное несчастье, и она боялась это сделать. Так что страдающую-и-напуганную Бетти сменила Бетти, которая-знает-как-обходиться-с-мужчинами-и-некомфортными-ситуациями. Бетти не глупа, однако боится того, что может обнаружить в скрытых частях себя самой. Можете быть уверены: мы все это делаем. Именно поэтому мы держим эти части под замком.

Теперь немного подумайте над тем, что произошло с Бетти: прямо в этой небольшой виньетке заключена значительная часть картины происходящего в интенсивной терапии. Клиент приходит в страдании; страдание является для него привычным, с ним можно иметь дело без излишнего дискомфорта и часто с приятным ощущением облегчения — высвобождение боли обычно бывает приятным, кроме того, рядом доктор, который должен помочь. Но если история уже рассказана — что дальше? Доктор не совершает чудес, сказать больше нечего — по крайней мере такого, о чём было бы приятно говорить. Тогда клиент прибегает к своему обычному репертуару способов работы с неприятными ситуациями. Сюда может входить требовательность («Я рассказал вам, что меня беспокоит, — теперь сделайте что-нибудь, чтобы мне помочь!»), вызывание жалости к себе («Это так больно. Ведь вы можете что-то сделать! Я перепробовал всё, но ничего не помогает»), стоицизм и безразличие («Я знаю, что жизнь не бывает простой, и я не жалуюсь, но…») или соблазнительность, чтобы привлечь в свою жизнь кого-то нового и отсечь необходимость двигаться в тёмные и пугающие места (этим приёмом пользовалась Бетти).

Все перечисленные мной способы, а также многие-многие другие, на которые способны мы, люди, можно свести к недоступности ясному посланию терапевтической ситуации: «Держись и исследуй в себе то, что для тебя действительно важно». В каком-то смысле они также являются недостаточной выразительностью, однако это вторично, поскольку в описанных мной ситуациях клиент не утаивает материал сознательно, а просто избегает «знания» о реальной ситуации (то есть необходимости продолжать внутреннее исследование).

Однако есть ещё одно очень важное значение происходящего в такие моменты. Клиент, используя единственный привычный способ сопротивления ситуации, вызывающей тревогу, приносит прямо в кабинет терапевта (и в отношения с ним) один из основных процессов, ведущих к тому, что его жизнь не такова, как ему бы хотелось, к чувству бессилия в самонаправлении. Возвращение Бетти к использованию своей сексуальной привлекательности, а также её отказ от сконцентрированного поиска внутри себя безусловно являются одним из важных паттернов, вносящих вклад в то, что она вступает в заранее обречённые на провал отношения с мужчинами. Она ищет не столько компаньона для взрослой жизни, сколько спасителя, который избавил бы её от пугающей ситуации.

Вмешиваться или не вмешиваться

Итак, возможно, нам стоит просто сообщить ей об этом? «Эй, Бетти, знаешь что? Ты прямо сейчас делаешь это со мной. Ты изображаешь сексуального котёночка, вместо того чтобы быть взрослой женщиной, управляющей собственной жизнью. Прекрати это делать, повзрослей — и всё встанет на свои места». Ни в коем случае! Она сама не понимает, что делает, и если сказать ей об этом прямо (даже если это будет не так неуклюже, как я это представил), это просто не сработает. Более того, причина, по которой взрослой Бетти приходится прибегать к этой никудышной стратегии, должно быть, в каком-то смысле лежит в её самоощущении (возможно, она чувствует, что женщины по сути своей слабы, или чувствует себя не до конца взрослой), и до тех пор пока не будет проведена работа с причиной, по которой она не способна доверять себе, ей будет нужен, образно выражаясь, костыль, чтобы иметь возможность передвигаться. Итак, по этой и другим очень веским причинам мы продвигаемся медленно и сосредоточиваемся на том, что она не до конца присутствует, помогая ей стать более доступной. Таким образом мы прокладываем путь, чтобы помочь Бетти прийти к действительно фундаментальным изменениям. В следующих главах я опишу этот процесс более полно.

Когда у клиента возникают проблемы с выразительностью, на это часто указывают наступающие время от времени периоды молчания, уклончивости, использования вежливых и формальных способов вести разговор, сведение к минимуму эмоций, сохранение узкой фактичности или объективности сказанного. Опять же, эти способы «сопротивления» полному присутствию сами по себе важны для терапевтической работы [Bugental, 1965, ch. 6]. Они проявляют те паттерны, посредством которых клиент в прошлом искал защиты от того, что казалось ошеломляющей угрозой, и которые сейчас неуместно продолжают действовать в терапевтической ситуации и, что ещё важнее, в жизни клиента в целом. Следовательно, они оказывают важное влияние на те самые страдания, которые привели клиента в терапию, однако в самом начале обычно остаются неосознанными. Именно в том, чтобы привнести их в осознавание, и заключается терапевтическая работа.

Важность для «реальной жизни»

Я уже сказал об этом косвенно, однако этот момент настолько важен, что я хочу сформулировать его напрямую. Психотерапия такого рода, сосредоточенная на расслаблении сопротивлений подлинному присутствию в собственной жизни, не является лечением в искусственной ситуации (как это видят некоторые авторы и терапевты), которое затем должно распространиться на «реальную жизнь» клиента. Такая экзистенциально-гуманистическая терапия, которую я описываю, работает с реальными жизненными паттернами клиента, обнажающимися во вполне реальной терапевтической конфронтации. Когда такая терапия проходит хорошо, результатом становятся изменения в самом способе структурирования клиентом своей жизни, так что в следующем шаге распространения на «реальную жизнь» нет необходимости.

Когда я говорю, что, с моей точки зрения, идеальный терапевт твёрдо предан процессу исцеления / роста, я имею в виду, что такой терапевт знает: работа должна идти с обнажённым материалом жизни клиента, и только сам клиент может и должен вносить изменения в этот хрупкий и устойчивый к воздействиям, ускользающий и вездесущий, скрытый и обнаруживающий себя живой материал. Такой терапевт знает и уважает эту фундаментальную истину и с радостью служит ей, а также знает, что присутствие самого терапевта является ключевым элементом, который должен быть привнесён в работу.