— И с каких это пор ты так хорошо разбираешься в том, чего он хочет?

Я чувствую себя преданной из-за его очевидного стремления сблизиться с моим отцом, чтобы стать одним из числа его особо приближенных.

— Не будь такой. Ты знаешь, что я намерен однажды возглавить людей.

— Разве ты не хочешь посмотреть, что там за пределами нашего острова? — вздохнув, спрашиваю я.

Илай хватает меня за руку и хмурится так, словно я только что сказала, что земля плоская.

— Мона, ты шутишь? Ты узнаешь, что там: зло. Убийца, отнявший у нас Клару.

Образы лежащей в гробу Клары вонзаются мне в мозг, словно пули из пистолета. Раня, пугая. В ту ночь Клара улизнула точно так же, как и много раз до этого. Видимо, у нее была цель. Человек или место, куда она бежала. Это он отнял у нее жизнь, или какой-то случайный головорез? Вот, значит, какова жизнь за пределами нашего острова — смерть и поджидающие на каждом шагу убийцы?

Мой отец заставил меня увидеть ее труп. Ее кожа приобрела ужасный синий оттенок. Клара выглядела ненастоящей, как мраморная копия прежней себя. На коже от груди до самого паха был длинный разрез. У нее украли сердце прямо из груди. Я никогда не смирюсь с тем фактом, что ее зарезали, пока я спала. Я никогда не избавлюсь от этого образа — или от того, что ее сердце так и не нашли, так нам и не вернули.

— Твоя мать когда-нибудь рассказывала о внешнем мире?

Илай отстраняется от меня и поворачивается, чтобы прислониться к дереву.

— Ты ведь знаешь, что я не люблю о ней говорить. Мне больно от того, что она не истинная жительница острова.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего.

В ночной тишине, словно неодолимый зов сирен, слышно, как о берег плещутся волны. Я хочу почувствовать их на своих ногах.

— Видимо, там все же было что-то хорошее, иначе Клара бы туда не возвращалась. Ты об этом не задумывался?

— Нет, — огрызается Илай, и я резко поворачиваюсь к нему.

— Прости, — выдыхает он. Подойдя ко мне, он приглаживает рукой мои волосы. — Просто больно думать о том, что она ускользала Бог знает куда Бог знает с кем, а я об этом не знал и не мог ее остановить, помочь ей.

Я понимаю его чувства. Я знала, что делает Клара, и не остановила ее. Разумеется, я была совсем девчонкой, но, если бы я на нее настучала, сейчас она была бы жива.

— Ты когда-нибудь покидал этот остров? — спрашиваю я и вздрагиваю от пробежавших по спине мурашек.

— Нет, и я не хочу отсюда уезжать или быть где-то еще, — Илай снимает куртку и набрасывает ее мне на плечи. — Это наш дом. Наше место здесь. Твое место здесь.

— Я уже не знаю, где мое место, — честно говорю ему я, уголки моих глаз обжигают слезы. Я каждый день чувствую, что задыхаюсь.

— И что это должно значить? — ледяным тоном произносит он, отчего у меня по спине пробегает волна озноба. Меня бесит то, что Илай не чувствует того же, что и я, что он не может понять мою потребность.

— Когда у нас отняли Клару, я как будто потеряла часть себя. Когда ее сердце перестало биться, моя душа покинула тело, — я умоляю его понять, признать, что часть меня умерла вместе с ней. Но он никогда этого не поймет. У него нет ни братьев, ни сестер.

— С тобой все будет в порядке. Твоя потерянная частичка ближе, чем тебе кажется. Она рядом с тобой сейчас, в твоих снах, когда ты закрываешь глаза, в твоих молитвах, когда ты читаешь Священное Писание. Ты должна полагаться на Божий промысел.

— Ты правда в это веришь? — спрашиваю я, глядя на его лицо, освещённое светом пробивающейся сквозь ветви Луны.

Илай красив в классическом понимании этого слова: четкие черты лица, квадратный подбородок, небольшой нос, темные глаза и контрастирующие с ними светлые волосы. Вроде бы все при нем, но, когда мы вместе, чего-то не хватает.

— Всем сердцем. Правила придумали не просто так, Мона. Клара их нарушила, и ее постигла ужасная участь. Это должно убедить тебя в правильности видения твоего отца, его веры.

«Лицемер. Лицемер. Ты говоришь так громко, что ничего не слышишь».

— Мы нарушаем правила, — замечаю я.

Его лицо озаряет улыбка. Илай разжимает ладони и, скользнув ими по моим рукам, хватает меня за бедра. — Мы отходим от правил. Это совсем другое.

— И в чем же разница?

— Ну, когда ты, наконец, примешь свою судьбу, то станешь моей женой, и тогда никого не придется посвящать в тот факт, что мы заключили союз задолго до нашей брачной ночи.

Я игнорирую неприятно стеснение в груди и толкаю его к дереву.