Шрифт:
– Я говорю о твоём виртуозном превращении… Мне бы так, – смутился ветер.
– Я же обещал тебе – проявиться! Впечатляю, не так ли? – повторился Вард.
– Угу, – кивнул Уилл. – А что мы с тобой теперь будем делать?
– О-о-о! Всё, что захочешь. Пока Годфри меня не поймал, мы можем делать всё что угодно!
– Я бы хотел оглядеть всю церковь… Каждый уголок. Я никогда не видел такой волшебной красоты. Вот, к примеру, те лица… они как живые. Кто они?..
– О! Это иконы! Лики разных святых, знаешь ли! – ответил Вард. – Я покажу церковь с превеликим удовольствием. А потом расскажешь мне, откуда ты взялся. Договорились?
– Мне и сказать-то нечего, – сжался Уилл. – Лучше ты. Объясни: почему ты так не любишь своего брата и почему ворон Кейси докаркается?
– Хорошо, Уилл!
– И ещё… – вдруг попросил ветер. – Мы ведь ещё вернёмся сюда, чтобы я мог взглянуть на эту Еву?
– Ха-ха-ха! – чуть не подавился смехом Вард. – Разумеется, вернёмся! Я дремлю во-о-он в той витражной расщелине.
– В надкусанном яблоке?
– Ну да! Годфри никогда к нему не прикоснётся. Боится этого яблочка, как будто оно настоящее. Вот дурашка! – хихикнул призрак. – Если хочешь, можешь тоже спать в витраже. Хотя… у тебя есть превосходная шляпа… Можешь затаиться под ней.
– Она не моя, – признался ветер, – как и все эти вещи!
– Где-то я их видел… вернее, на ком-то. Погоди, – и Вард прищурил сначала левый, затем правый глаз. Подёрнул носом, точно высококлассная крыса, и сказал: – Там, на шляпе, вышиты какие-то буквы: G. L. with love [5] . G. L.? G. L.? В нашем городе был только один G. L.! Генри Лайтрейн. Ну да, эта шляпа принадлежала ему. Ныне покойному мистеру Лайтрейну, мужу старушки Энжи, Анжелины Лайтрейн. Она что, тебе её подарила?
5
G. L. with love (англ.) – «Г. Л. с любовью».
– Это не очень приятная история… – вздохнул ветер. – Я выглядел нелепо.
– Отлично! – обрадовался Вард. – Вот и расскажешь!
Обожаю нелепости.
И они полетели. Вдоль старых каменных стен, украшенных ветками можжевельника. Мимо вечно бодрствующих икон. На секунду Варду и Уиллу показалось, что сам святой Эндрю смотрит на них со своей иконы с лёгкой укоризной. А вот святому Патрику, напротив, до их полёта и дела нет.
Драконоборец святой Георг миролюбиво помахал друзьям рукою и вновь вернулся к своему змею. Тот хоть и стал ручным за века дрессировки, а всё равно нет-нет да рвался на волю. Вот и приструнил его Георг: «Спрячь клыки, гостя напугаешь».
Но приветливее всех выглядел Святой Николай. Призрак и ветер пролетали мимо него в том миг, когда Уилл закончил свою историю о «взбесившейся леди и зонтике». Святой Николай улыбнулся путникам сквозь рыжий огонь алтарной свечи, всем своим расположением напоминая о приближении Рождества.
– Мне показалось, что этот дядюшка нам рад, – сказал Уилл Варду. – Он даже улыбается… Или это огонёк свечи чудит?..
– Дядюшка… Это Святой Николай, – заметил Вард. – Покровитель путников, а ещё – лучший друг всей детворы и взрослых, особенно верящих в чудеса… Проще говоря, он тот самый Санта-Клаус, отец Рождества! Дети пишут ему письма задолго до праздника. Просят его о чём-нибудь. А Санта-Клаус – ну или Святой Николай – письма эти читает! И если дети вели себя хорошо, слушались отца и мать, то он непременно исполнит их желания. Если верить, конечно. Во как!
– Никогда о нём не слышал. Он наверняка очень добрый, раз исполняет желания детей! Вард, ты тоже писал ему письма?
– Писал, – вздохнул призрак.
– И что, Святой Николай, или как его там… Клаус! Он всё исполнил?..
– Вроде того… Давно это было. Полетели дальше!
– Полетели. Расскажи, что вы там не поделили с Годфри.
– Её звали Грейси Льюис, – начал Вард и, усевшись на дубовую скамью с резными розами, добавил с усмешкой: – Здесь, на этой скамье, мы должны были встретиться. Но в тот день она не пришла. Грейси Льюис… Моя дорогая Грейси.
Вард Олдмен, без шуток, был отличным парнем. Дружелюбным и, как бездомный кот, любопытным и ловким. Он с упоением наблюдал за этим миром, изучая великолепие цветов и нотную грамоту городских ароматов. Вард многое зарисовывал, ещё больше запоминал. Он частенько воссоздавал из солёного теста, украденного с домашней кухни, или из привередливой глины образы случайных прохожих, а то и все свои настроения.
Вард скакал на четвереньках, чтобы лучше понимать лягушек. Выл на луну, как и полагается любому воспитанному волку. А однажды он ел из собачьей миски. Чем сильно напугал старого дога Джека: тот долго обнюхивал своего хозяина, бодал его и укоризненно фыркал, но так и не понял, зачем же юный Вард дочиста вылизал деревянную посудину.
– Нужно класть на одну горсть больше, – заметил тогда мальчишка. – А то так и с голоду помереть можно. Правда, Джек?
Пёс на всякий случай кивнул. Но когда Вард вдруг притащил ему другую миску, доверху наполненную супом из телячьих потрохов, Джек не удержался от уморительного щенячьего визга.
Годфри был старше Варда лет на десять. Он выглядел спокойнее, рассудительнее. И если его что-то и волновало, об этом никто ничего не знал. Годфри частенько ругал младшего брата за «громкий голос» и «чрезмерное любопытство», за то, что Вард, бывало, дрался с другими мальчишками или убегал с церковной службы, чтобы просидеть полдня на берегу реки и нарисовать какую-нибудь малознакомую рыбёшку.