К личным особенностям орфографии Паррота относится то, что он может опускать в слове вторую букву i там, где она нужна, т. е. писать vielle вместо vieille, и, напротив, вставляет эту букву там, где ее нет: arrierages вместо arrerages. Почему-то регулярно в словах vide, vider он добавляет к первой согласной немую гласную u, т. е. пишет vuide, vuider. Часто также Паррот пишет в словах букву z там, где нужна s: azile, magazin и т. д. А в употребленных им несколько раз au paire и de paire буква «е» на конце – лишняя.

К специальному виду особенностей, притом неустойчивых, относится написание Парротом слов слитно или раздельно (а также через дефис): здесь он в большинстве случаев расходится с современными нормами, поскольку раздельно пишет par ce que (впрочем, иногда и вместе); в два слова, а не в одно он пишет quelques fois, autres fois и т. д. И наоборот, nullepart написано им слитно. В огромном количестве слов он опускает дефис, из-за чего составные слова типа audessous получаются слитно, а quelques uns, quelques unes – через пробел, но без дефиса. Слитно пишет Паррот составные стороны света, в которых полагается дефис: Nordest и т. д., и еще некоторые особые слова, среди которых одно из самых распространенных в переписке, служащее постоянным эпитетом Александра I, – Bienaime (правильно Bien-Aime).

К неустойчивым особенностям его правописания следует еще отнести выбор удвоенной или простой согласной – как в существительных, так и при склонении глаголов. Например, в 3-м лице будущего времени он может написать serra вместо sera, но может и не удваивать r. Вне нормы употребляет он и глагол courrir вместо courir, удваивая r во всех формах и к тому же придавая им окончания первой, а не третьей группы.

Но самой главной неустойчивой особенностью правописания Паррота, которая делает текст в его собственной орфографии «грязным» по внешнему виду, является употребление аксанов. В сотнях случаев он просто опускает аксан эгю там, где это требуется, хотя в некоторых словах, напротив, употребляет его без необходимости, например когда пишет слово relation. Довольно часто он также путает употребление аксанов эгю и грав. Что же касается аксана сирконфлекс, то, видимо, из соображений беглости почерка он в большом количестве слов вместо него ставит аксан грав (т. е. вместо «крышки», состоящей из двух штрихов, ограничивается одним штрихом) – но это опять-таки не означает, что, если Паррот решит написать над гласной аксан сирконфлекс, это всегда будет уместно: например, своеобразно у него выглядит написание в Subjonctif выражения que je sache, в последнем слове которого на самом деле аксан сирконфлекс не нужен.

Добавим в конце, что некоторые из особенностей правописания Паррота при публикации писем все же были сохранены. Речь идет о написании имен собственных, а также об употреблении заглавных букв для существительных: последнее унифицировано по всему тексту в соответствии с тем, как его использовал Паррот (например, слово Университет он всегда начинает с большой буквы, когда имеет в виду свой Дерптский университет или еще какой-то конкретный, и лишь в редких случаях он пишет «университет» строчными буквами, как некоторое обобщенное понятие). В связи с этим следует оговорить и одну интересную лексическую особенность языка Паррота: в очень многих случаях применительно к своему роду занятий он употребляет выражение homme de lettres, а определяя вид своей деятельности – прилагательное litteraire. Это в буквальном смысле означает, что Паррот считал себя «сочинителем» и занимался «словесностью». Однако в действительности такие слова у него означают «ученый» и «научная деятельность» соответственно. Необходимо пояснить, что Паррот как типичный университетский профессор привык обращаться непосредственно к первоисточнику термина «университет», который по-латыни звучит как Universitas litterarum («совокупность наук»), т. е. понимает французское lettres как латинское littera, а именно как общее обозначение для всех наук.

Данное электронное издание служит дополнением к основному тому книги «Кафедра и трон: переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота» (М: Новое Литературное Обозрение, 2023), вышедшему на русском языке. Там опубликованы обширные исследовательские очерки об издаваемой переписке, ее перевод на русский язык, комментарии, аннотированные указатели имен и географических названий. Сноски в данном издании, отмеченные цифрами, отсылают к комментариям в основном томе.

La presente edition electronique constitue un complement au volume principal de l’ouvrage La chaire et le trone: correspondance entre l’empereur Alexandre Ier et le professeur George-Frederic Parrot (Novoie literatournoie obozrenie, Moscou, 2023) paru en russe, et qui presente une etude de cette correspondance, sa traduction en russe, des commentaires et des index annotes des noms de personnes et de lieux. Les notes de la presente edition signalees par des nombres renvoient aux commentaires du volume principal.

Andrei ANDREIEV

La chaire et le trone: correspondance entre l’empereur Alexandre Ier et le professeur George-Frederic Parrot / lettres traduites du francais par Vera Miltchina. – Moscou: Novoie literatournoie obozrenie, 2023. (Archivalia Rossica)

George-Frederic PARROT (1767–1852), professeur de physique a l’universite de Dorpat, est entre dans l’histoire non seulement comme scientifique, mais aussi comme interlocuteur et ami de l’empereur Alexandre Ier. Leur correspondance est un exemple rare d’amitie et de confiance entre un souverain autocratique et un de ses sujets qui s’interesse sincerement aux ameliorations dans le pays. En echange de sa loyaute sans bornes, Alexandre Ier confiait a Parrot d’importants secrets d’Etat, par exemple son intention de doter la Russie d’une constitution, ou le sort de Speranski, accuse de trahison. L’ouvrage de l’historien Andrei ANDREIEV presente pour la premiere fois les textes de plus de 200 lettres, originales (jointes sous forme electronique) et traduites du francais en russe, accompagnees de commentaires detailles et d’index annotes. La publication des lettres est precedee d’une importante etude historique sur les relations entre Alexandre Ier et Parrot et sur la destinee de leur correspondance, qui apporte un eclairage nouveau sur l’histoire de la Russie du debut du XIXe siecle.