Начнем с парадоксального для настоящего издания утверждения о том, что, строго говоря, данной переписки не существует. Ибо не сохранилось ни одного оригинального письма или записки Александра I к Парроту, а также почти ни одного из писем Г. Ф. Паррота к Александру I (об исключениях будет сказано ниже). Это обстоятельство представляет собой разительный контраст с состоянием переписки Александра I и Лагарпа – первого по объему архивного комплекса среди личной корреспонденции российского императора. В нем до нас дошли почти все оригиналы, причем с обеих сторон, и это свидетельствует о том, что Александр бережно хранил в своем кабинете абсолютно все письма (даже написанные ему, когда будущий император был еще ребенком!) от человека, которого он считал своим наставником и другом. После смерти Александра I Лагарп, переживший своего ученика, получил собственные письма назад, их перевезли из России в Швейцарию, где Лагарп продолжал их тщательно хранить, а затем, за несколько лет до кончины, послал обратно в руки императора Николая I [201] .

Почему же к Парроту, в отличие от Лагарпа, не вернулись его собственноручные письма тогда, когда государственные сановники занимались разбором бумаг из кабинета покойного Александра I? Означает ли это, что в момент кончины императора писем Паррота в его кабинете не было? По-видимому, этот вопрос допускает только два возможных ответа. Первый вариант: Александр по какой-то личной причине не сохранил письма Паррота. Памятуя об особом эмоциональном накале их отношений и о том, как сам император однажды попросил профессора сжечь полученное от него письмо, можно представить, что и Александр I мог бы уничтожить письма своего друга. Возможно, он после прочтения сжигал каждое присланное Парротом письмо или бросал в огонь пачки его писем после тех разрывов, которые следовали в их отношениях. Конечно, такая картина плохо сочетается с известной методичностью и любовью Александра I к порядку в мелочах, поэтому возможен и второй вариант: письма Паррота лежали-таки в кабинете императора, но в специальном пакете с надписью, предписывавшей уничтожить их после его смерти, что и было сделано.

Поэтому все дошедшие до наших дней оригинальные письма Паррота к Александру I сохранились случайно. Во-первых, некоторые из них остались в личном архиве Паррота: это оригинал его речи, обращенной к Александру I при их знакомстве в Дерпте; письмо от 14 июля 1803 г., которое (как явствует из пометы Паррота) не было отослано императору; письмо и записка от 27 марта 1821 г., вернувшиеся к автору из-за того, что граф К. А. Ливен не смог передать их на высочайшее имя [202] . Среди общей массы черновиков в архиве Паррота письма-оригиналы заметно отличаются своим внешним оформлением и четким почерком. Интересна также история письма, отправленного Александру I около 20 ноября 1802 г., где Паррот представил очередные поправки к Акту постановления Дерптского университета: оно содержит широкие поля, на которых рукой Н. Н. Новосильцева были вписаны решения Александра I по каждому из пунктов. В таком виде оригинальное письмо было возвращено профессору, чтобы тот внес правку в итоговый текст Акта, и тем самым осталось в его коллекции [203] .

Во-вторых, после смерти Паррота некоторое количество его бумаг оказалось в рукописном отделении библиотеки Академии наук в Петербурге (откуда позже они были переданы в РГИА, ф. 1101). Речь идет о первоначальных редакциях Акта постановления Дерптского университета и связанных с ним документах [204] . Среди них находится и подлинное письмо Паррота к императору от 16 апреля 1803 г., посвященное нападкам лифляндского дворянства на права университета [205] , однако когда именно и почему оно вернулось к автору и как вообще эта отдельная коллекция попала в библиотеку Академии наук – не ясно.

Наконец, в-третьих, тщательные поиски в фондах Госархива (в составе РГАДА), а также в фондах различных ведомств (в составе РГИА) позволили выявить еще несколько оригиналов. Так, канцлер К. В. Нессельроде после отставки с должности министра иностранных дел в 1857 г. передал в Госархив два подлинных письма Паррота к Александру I от 10 августа 1824 г. и от 1 марта 1825 г., посвященных греческому вопросу, вместе с прилагавшейся к первому из них подробной запиской [206] (возможно, что к Нессельроде для ознакомления их направил сам император). В фонде канцелярии Министерства народного просвещения обнаружилось письмо Паррота к императору от 14 декабря 1824 г. (первое из тех, что были посвящены проекту защиты Петербурга от наводнений), и связано это было с тем, что Александр I поручил тогда министру дать официальный ответ профессору [207] . И еще два подлинника поступили в правительственные органы после смерти Александра I из бумаг его кабинета – письмо и записка Паррота от 19 марта 1822 г. против проекта М. Л. Магницкого о преобразовании гимназий в пансионы [208] и записка «Моральный взгляд на современные правила народного просвещения в России», приложенная к письму Паррота от 22 февраля 1825 г., которую Николай I в августе 1826 г. передал через министра народного просвещения в Комитет устройства учебных заведений [209] .

Итак, ввиду отсутствия оригиналов на первый план для исследования всего комплекса переписки выступают черновики писем Паррота к Александру I. Профессор старался оставлять у себя черновик каждого письма императору и тщательно хранил их дома, а впоследствии разложил по годам, желая восстановить полную хронологию переписки. Собственной рукой Паррот составил первую опись всех своих писем с краткой характеристикой их содержания [210] . В соответствии с описью все черновики были им разложены по отдельным пронумерованным пакетам, каждый из которых соответствовал одному году (при этом если в течение года профессор навещал Петербург, то написанные там письма и записки выделялись им в отдельный пакет).

После смерти Паррота в 1852 г. разбором его личного архива занялась его приемная дочь от третьего брака, София Шторх (с 1836 г. она была замужем за петербургским литератором и чиновником Платоном Андреевичем Шторхом). Ею была составлена новая опись писем, куда она внесла некоторые незначительные уточнения и коррективы (в частности, изменила нумерацию пакетов: так, письма, написанные в Петербурге в декабре 1806 г., были отделены от последующих в январе – марте 1807 г. и собраны в отдельный пакет) [211] .

София Шторх также ознакомилась с хранившимися у ее отца автографами писем Александра I. Паррот первоначально поместил их в конверт с надписью по-немецки «44 Briefe und Billete des Aller-Edelsten» («44 письма и записки Вседражайшего»), но София пересчитала их, составила опись, а также полностью скопировала 38 писем и коротких записок Александра I к Парроту, объяснив недостачу тем, что «некоторые сожжены, или отец сосчитал неправильно» [212] .

Эта подготовительная работа с архивом отца нужна была Софии Шторх, чтобы осуществить главный замысел, несомненно восходящий к посмертной воле Паррота, – представить всю его переписку с Александром I на суд публики. Одновременно ее муж П. А. Шторх начал с 1853 г. работать над биографией Паррота, которая должна была в качестве предисловия открывать издание этих писем [213] . В 1855 г. София Шторх обратилась к Александру II (через посредничество министра двора, графа В. Ф. Адлерберга) за разрешением на публикацию. Новому императору была представлена вся переписка – т. е. как черновики писем Паррота, так и ответы Александра I. Александр II поручил изучить эти документы директору Императорской Публичной библиотеки барону М. А. Корфу, чтобы тот вынес подробное заключение о целесообразности и допустимости их обнародования.