Я почувствовала голод. Мучительный голод, а из тумбочки кто-то все унес. И сердце мое испытывало голод, и душа...

Пришла другая сестра. Словно услышала мое желание. Она поставила поднос с едой у моего изголовья и спросила:

— Тебе помочь?

— Я и сама справлюсь, — улыбнулась я впервые с той поры, как пришла в сознание. И так захотелось смеяться, говорить. Так захотелось, чтобы вокруг меня были люди и чтобы они поняли, что моя жизнь начинается сначала.

Я протянула руку сестре еще до того, как она приготовила шприц.

— Сначала поешь! — предложила мне она, а я все продолжала улыбаться и не отводила руку. — Еще есть время. Для всего есть время в этой жизни. — И она улыбнулась мне. — Через несколько дней все пройдет.

— Да уже все прошло, — ответила я, думая о Павле, о нас обоих. — Ты еще совсем молоденькая. Многое поймешь, когда подрастешь...

— Я на два месяца старше вас, — продолжала улыбаться сестра. — Мы учились в одной школе, но в разных классах. Вы уехали учиться в университет, а я закончила медицинский техникум. У меня есть сын, ему годик.

— А я и не знала! — Я чувствовала себя так хорошо оттого, что рядом сидит эта симпатичная сестра, которая так молодо выглядит.

Сестра начала меня кормить, и я ела как ребенок, сидящий на коленях матери. Она дала мне воды, и я залпом выпила. Испытывала невыносимую жажду, впрочем, во мне проснулась жажда ко всему.

Сестра сделала мне укол, и я почувствовала, что вся горю, переполняюсь силой и одновременно усталостью и от этого у меня слипаются глаза.

Я мучительно боролась со сном, а в это время кто-то вошел в комнату и поставил цветы у моего изголовья. Хризантемы. Я узнала их по особому, неповторимому запаху. Зима на дворе, а у меня стоят хризантемы.

— Она поела!.. После укола должна заснуть. Все входит в норму! — Это был уже голос сестры.

Я открыла глаза. Ко мне склонилась Жасмина. Она принесла с собой дыхание зимнего дня. Щеки у нее раскраснелись, на пряди волос, выбившейся из-под косынки, белел снег. Я протянула руку и притронулась к нему. Снег растаял, и струйка воды стекла по моей руке. Капельки воды от растаявшего снега, настоящего снега.

— Не оставляйте ее одну, — попросила Жасмина. — Завтра вечером я снова приду. Самое страшное миновало.

И я себе говорила то же самое: все страшное позади. Но ей я не сказала ничего, ведь я чувствовала себя лучше, когда молчала, когда слушала ее. Я осрамилась перед ней, потому что не довела до конца задуманное. Если бы это случилось с ней, она бы сгорела вся без остатка, я уверена в этом.

Я притянула ее к себе и прошептала:

— Хочу быть такой, как ты...

Жасмина не ответила. Рука ее дрогнула и сжала мои пальцы.

— А ты меня научишь?

— Непременно... — донесся до меня ее голос. Жасмина выпрямилась, и на ее лацкане я увидела черную ленту на красной подкладке. И сон отступил перед мыслью: случилось что-то такое, чего я не знаю. Она уловила мой взгляд, повернулась и спрятала ленту в карман.

— Зачем ты ее прячешь?

— Тебе нужно отдыхать, — прошептала она, не ответив на мой вопрос.

— Что случилось?

— Венета, будь умницей.

— И глупые хотят знать все.

— Не терзай себя! Это должно было случиться рано или поздно.

— Жасмина, неужели и ты хочешь быть такой, как другие?

Она не обиделась и только наклонилась ко мне. В ее голосе прозвучала скорее мольба, чем жалость:

— Не будь жестокой к самой себе.

— Лучше к самой себе, чем... Этого не может быть! Мой отец... он чересчур предусмотрителен.

— Ночью умер Ярослав. Сегодня состоятся похороны.

Я смотрела на нее, а она на меня. Думала, что я заплачу, что впаду в отчаяние оттого, что умирают те, кто должен жить, но я даже не пошевельнулась.

— Он никогда не думал о себе, — добавила она. — Не жалел себя.

Я вынула из букета две хризантемы и передала их Жасмине.

— Положи их на его гроб от меня.

Я притихла. Сжалась под одеялом и больше ни о чем не спрашивала.

Скорбь нуждается в одиночестве. И все поняли меня. Сестра и Жасмина ушли. Глаза мои были сухими, только сердце рыдало, протестуя против нелепости, против несправедливости, установленной природой.

Белые стены, белые простыни и на дворе белым-бело...

Майор Велико Граменов. Мы напали на их след. Сейчас кольцо вокруг них уже стягивается, а они об этом и не подозревают. Выходят на какой-нибудь станции, пешком идут из одного населенного пункта в другой.

Драган не торопится. Он никогда не спешит. Любит доводить своих противников до изнеможения. Потом они сами поднимают руки, окончательно теряя способность к сопротивлению.

Сегодня предстояли похороны Ярослава, а Драган позвонил мне по телефону и, как бы между прочим, сказал: