— Не трогайте ее, — слышу, как из-под слоя ваты, голос отца. — Я сам.

Задираю голову и шарю пустыми глазами слепого котёнка. Все вокруг походит на странную картину. Висела она яркая, живая, радовала глаз. Но кто-то выплеснул на нее ведро грязной воды, превращая краску в неприглядные разводы и подтеки, что вызывают желание морщиться и сожалеть.

— Вставай, милая, — папа поднимает оставшуюся от меня оболочку за плечи и ведет на выход. — Все проходит, пройдет и это.

Ничего не вижу вокруг. Крепкая рука отца поглаживает плечо, а потом он накидывает мне на плечи куртку, которую потеряла, пока бежала. Раздаются какие-то звуки вокруг: щелчок, хлопок, еще хлопок, двигатель автомобиля… А я застыла. Превратилась в манекен. Только бесконечные теплые дорожки по щекам и мокрые руки на коленях выдают, что живая. Странно, правда? Как я могу быть живой, когда у меня разворотило все внутри?

— Машуль…

Тихий заботливый голос папы проникает в сознание, но я не могу ответить. У меня все тело опоясало чем-то страшным. Напряжение рвет каждую клетку, и я только мычу.

— Дочка, нельзя так. Бери себя в руки.

— Не надо, пап, — кое-как выдавливаю не своим голосом. Напоминаю человека, страдающего заиканием, который не может закончить фразу от недуга.

— Алексей не вернется, Машуль. Ты забыла телефон вчера, и он звонил нам на домашний. Просил передать, что вырос и… настало время раздать игрушки, которые ему больше не нужны. Знаешь, о чем он говорил?

— Останови! — выпаливаю, потому что не способна оставаться на месте.

Перед глазами мелькают кадры нашего с Лешей счастья и тут же перечеркиваются рваными красными линиями. И я уже не уверена, что все было реальным. Придумала себе сказку? А может, Антипов и не любил меня никогда? Развлекался, играл с куклой Машей… В правдивости слов отца не сомневаюсь. Он никогда бы не предал меня, как и мама. А значит, это… конец? Так ведь? Но… я же человек. Я чувствую! Мне больно! За что… так?!

Все мысли сразу простреливают, и начинаю выть. Протяжно. Спазм в горле мучает, дергаю полы пижамной рубашки в надежде ослабить давление. Мне так больно, что можно оперировать без анестезии.

Отец останавливает машину, озабоченно глядя на меня, и я, рванув ремень безопасности, вылетаю на улицу. Хватаю воздух открытым ртом, выталкиваю из себя рваные рыдания и не могу ничего сделать. Задираю голову, словно прошу помощи у неба, а там летит самолет, оставляя белую линию на голубом фоне, будто кроит мою жизнь на «до и после»… Падаю на колени, потому что больше нет сил стоять, и кричу, зажав уши руками. Срываю голос, но избавляюсь от мучительной агонии внутри, оставляя холодную звенящую пустоту.

... Дни летели калейдоскопом однообразных картин. Я не различала краски. Все потерлось. Спустя месяц я все еще думала об Антипове, фантомно чувствовала его горячие ладони на своем теле и нежные губы, касающиеся моих искусанных и сухих. Кира периодически ночевала со мной, обнимая и позволяя прореветься на своем плече, когда сны выматывали меня окончательно.

Знала, что мое состояние расстраивало родителей, но ничего не могла изменить. Где-то в истерзанной душе еще теплилась дурацкая надежда, что все изменится — Леша позвонит, — и вытравить ее не получалось. Папа хмурился, а мама все чаще приходила в мою комнату, садилась рядом и гладила по спине, вздыхая и нашептывая какие-то ласковые слова. Это помогало. Правда. Я засыпала под ее руками, сворачиваясь клубком, как потерянный щенок.

С лицеем все сложно. Все делала на автомате. Не запоминала ничего и никого не замечала вокруг. Многие шептались, глядя на меня. Я все понимала. Только вот… все равно. Через два месяца экзамены, новые горизонты, изменения, и хотелось верить, что мне когда-нибудь станет легче.

… Позади остался еще месяц без Антипова, а в моей жизни ничего не менялось. Еда безвкусная, дни серые, интереса к происходящему вокруг — ноль.

Очередное утро, по словам мамы, выдалось солнечным. После экзаменов она предлагала поехать на море. От слова «самолет» меня скрутило внутри, а на шее образовывался призрачный ошейник, который нещадно душил.

— Мария, надо бороться, милая, — мама поставила передо мной чашку чая.

— С кем, мам? — горько усмехнулась.

— За свое будущее, родная.

— Я пока не могу… — осеклась и шумно сглотнула подступившие слезы. — … без него не могу.

— А он?

Вскинула на маму глаза и не понимала, что она хочет услышать. Я не знала, что с ним и как он живет. Ничего не знала о нем! Перерыла все страницы в соцсетях, пыталась через Киру узнать хоть что-то, но везде натыкалась на стену. А сам Леша не пытался найти меня, позвонить, сделать хоть что-то…

— Не знаю, — ответила честно.

— Хватит себя жалеть, Мария. Иначе все вокруг будут делать то же самое. Представь себе, кто-то когда-то скажет Алексею о тебе. Как думаешь, какие это будут слова?

И я задумалась, роняя слезы на заледеневшие ладони. Подняла глаза на маму в немом вопросе.

— Вряд ли ты захочешь, чтобы рассказ о тебе вызвал чувство жалости, родная, — улыбнулась родительница. — Но ты можешь сделать все возможное, чтобы твоя история вызывала уважение и грусть от потери.