И почти пропустил появление Маритт. В простом темном платье с коротким рукавом и бальной прическе, она сползла с коня, выскользнув из рук барона и бросилась внутрь лазарета. Он заторможенно наблюдал за всем этим, оставаясь в стороне от основных событий – в полумраке плаца. И слышал, как в прозрачном вечернем воздухе звонко разнесся напряженный женский голос:

– Свечи! Здесь недостаточно света, Жак. Вы собираетесь шариться в темноте? Нам понадобятся все три стола.

– Де Фиенн? Доставить сюда шандалы из бального зала, - коротко приказал маркиз, - десяток пятисвечников. Исполнять немедленно.

Адъютант в свою очередь исчез в подступающей темноте и вскоре раздался быстро удаляющийся стук копыт.

– Пройдемте ближе, - скомандовал маркиз и, будто зачарованный, двинулся к лазарету.

Там царила суета… Два молодых солдата освобождали раненых от одежды, просто срезая её и сбрасывая на пол. Баронесса и двое мужчин мыли руки, производя непонятные манипуляции. На расстоянии казалось, что они полируют ногти, но потом стало понятно…

– Мари, Гаррель принёс твердое мыло… лепестки жасмина и еще какая-то…

– Это все очень мило, Жак, - согласилась баронесса, - но в составе мыла есть жир. Он забьет поры на руках… а щелок сушит – да. Но он выедает из этих пор всю нечисть… Люк, где фартуки?

А дальше она развернулась к столам и последовал короткий эмоциональный возглас на незнакомом языке. По силе чувства, с каким было сказано, маркиз сильно подозревал, что это ругательство. Он не разобрал его за громкими стонами и даже криками раненных, но потом баронесса громко произнесла: - Ну вот… накаркала, ворона. Что у нас, Жак?

– Мертвое тело. Еще ранение в грудину, живот и плечо… рваная рана плеча и спины - вскользь, и осколок в колене.

– Какой вы предполагаете порядок?

– Эжен займется коленом и рваной раной… и мы с вами - остальным. Вначале – грудь. Боюсь, что живот… я дал опий.

– Как скажете, мэтр, - задушенным голосом согласилась баронесса и тут увидела маркиза. Смотрела какое-то мгновение и сразу отвела взгляд… И ему показалось или в нем сквозила неприязнь? Это и заставило спросить с претензией:

– Я не помешаю здесь?

– Ни в коем случае, мсье наместник, - ответил Дешам и сразу же отвернулся, продолжая остервенело тереть руки.

Маркиз тихо опустился на что-то, что указал ему один из драгун и продолжал наблюдать как молодой солдат надевает на врачей белые длинные фартуки и колпаки, немилосердно сминая прическу женщины. А они все в это время странно держат руки поднятыми, будто исполняя этим какой-то тайный ритуал…

Тем временем доставили подсвечники и маркиз довольно отметил, что де Фиенн догадался захватить свечи дополнительно. Довольно еще и потому, что видел короткий взгляд в свою сторону. И на этот раз в нем было одобрение.

А дальше время текло напряженно и долго – как тягуче льется в розетку мед… В лазарете стало в разы светлее, и сейчас он видел лучше. И слышал тоже – короткие командные возгласы и такие же скупые ответы… И даже не заметил, когда к нему присоединился ла Марльер.

– Почему вы здесь, Алекс? – повернулся он к другу.

– Отдал все необходимые распоряжения. Во мне там не нуждаются. Бал в разгаре, - коротко отчитался тот, не отрывая взгляда от происходящего в лазарете. Потом тихо сказал:

– Дешам спас мне жизнь. Это было под Маастрихтом – осколочный порез на все бедро… фонтаном – кровь. Тогда был другой врач, он стоял за столом, залитым кровью, и я… я запретил слуге тащить меня туда – лучше сразу. Все равно не было воды и не было времени, - выдохнул он, - Франц долго зажимал жилу кулаком… я до сих пор не чувствую этого места. И периодически мочился на порез… Потом прибыл Дешам и зашил его. Я обязан ему жизнью. Вы знаете, что он бастард дома Орлеан?

– Я не интересуюсь бастардами, он интересен мне, как врач. Вам повезло, Алекс.

– Да… - ответил побледневший полковник, глядя на происходящее в лазарете: - Будем надеяться, что и им тоже.

Дальше происходило многое и долго. Маркиз сосредоточил все своё внимание на действиях баронессы – ровных спокойных командах и неожиданно ласковых словах, обращенных к молодому помощнику. Солдат волновался, у него горели щеки. Скорее всего, он что-то путал, но женский голос неизменно оставался доброжелательным. Натужные стоны раненых, звяканье металлических инструментов, эти возгласы, время…