Я, забывая обо всех прохожих вокруг, визжу, как поросёнок, которого тащат на заклание.

— Я убью тебя, Глеб! Убью!

— Да-да-да, обязательно. Сразу после того, как я докажу, что ты принадлежишь мне. — Снисходительно произносит Соколовский и сворачивает куда-то.

А уже через минуту он сваливает меня внутрь своей машины на заднее сиденье.

— Глеб!

Я хочу выскочить наружу, но он шустро захлопывает дверь и нажимает на брелок, блокируя двери. Я дёргаю ручку, но дверь остаётся глуха к моим попыткам. Ищу пипку, которой могу открыть замок изнутри, но её нигде нет.

В отчаянии молочу по пластику, угрожая:

— Мне плевать, Соколовский, я разгрохаю стекло, если понадобится выйти! — Рычу, глядя на парня сквозь тонированные задние стёкла.

И вижу только ехидную, приторно сладкую ухмылочку на лице мажора. Он спокойно открывает водительскую дверь, быстро усаживается на сиденье и ещё раз нажимает на брелок, закрывая центральный замок.

— Попробуй. — Пожимает плечами и заводит машину. — Они бронированные.

***

— Куда ты меня везёшь?

Вот уже полчаса я мечусь на заднем сидении. И только сейчас Соколовский соизволил сделать музыку тише, и ответить мне.

— Домой.

— Мой дом в другой стороне, идиотина! — Шиплю, готовая вцепиться в лицо охамевшему мажору ногтями, если потребуется. Единственное, что меня останавливает — тогда мы оба улетим в кювет. А жизнь мне дорога.

— Мы едем ко мне домой, недалёкая, — в тон отвечает брюнет. И на мгновение кидает на меня взгляд через зеркало заднего вида. Солнечный свет отражается в его радужке, делая её почти нереальной — золотистой, как у кота.

— К тебе? — Переспрашиваю заторможено. А затем обессилено заваливаюсь назад, в секунду теряя весь запал.

До мозга не сразу доходит весь смысл сказанного. Он будто не хочет принимать реальность.

Я у Соколовского дома? Я и Глеб в замкнутом пространстве? Одни? Снова?

Надеюсь, я ещё сплю сладким сном у себя в квартире, и первая половина воскресенья мне снится прямо сейчас. Иначе, это полный кошмар!

— Скворцова, я вот всё время теряюсь в догадках, умная ты или тупая… — Тон брюнета сочится иронией, но, заметив, что я странно притихла, он обрывает фразу на середине. — Эй, ты чего? Плохо, что ли? — Сначала мне кажется, что на его лице мелькает беспокойство за меня, но потом всё встаёт на свои места. — Химчистка дорогущая, не заблюй мне там всё. — Быстро добавляет он с уже неприкрытым беспокойством за свои мажорские чехлы. — Если нужно, я остановлюсь.

Мозг приходит в себя и цепляется за идею сбежать от Соколовского, как за единственную спасительную соломинку. Поэтому я начинаю старательно изображать человека, которого укачало.

Самое главное — выйти из машины, а дальше что-нибудь придумаю! Вокруг много людей, можно броситься к ним, попросить о помощи, сказать, что меня похитили против воли. Или пригрозить позвонить в полицию.

Точно! Можно же позвонить…

Я тянусь к заднему карману джинсов и с удивлением обнаруживаю, что там пусто. Неверяще хлопаю ресницами, стараясь скрыть изумление, меня ведь якобы укачало, и незаметно ещё несколько раз тщательно шарю по обоим карманам.

Во-от карманник недоделанный! Он даже успел стянуть мой телефон! Козёл! Гад! Скотина!

Костеря мажора про себя на чём свет стоит, старательно имитирую тошноту и зеленый фэйс. Парень всё чаще косится на меня в зеркало заднего вида, и, в конце концов, сдаётся. Сворачивает на обочину. Машина постепенно замедляется и тормозит.

И тут я понимаю, что план мой — полнейшая фигня. Потому что телефона нет, да и вокруг какой-то пустырь. Момент, когда мы успели съехать с главной трассы, я благополучно упустила, будучи занята совсем другим занятием — обещанием кары небесной на голову Соколовского.

Спешно выходя из машины, брюнет открывает дверцу и кивает мне наружу:

— Давай, на выход. Подыши свежим воздухом. Вон кусты, если что, — указывает на растительность неподалёку и корчит гримасу. — Не знал, что до кучи ты ещё и размазня. Тоже мне, барышня кисейная нашлась, — ворчит он пока я, с видом человека потерявшего всякую надежду, выбираюсь из Порше.

Его дедовское ворчание такое привычное, что мне даже огрызаться уже лень. Вместо этого я обречённо смотрю вокруг и вздыхаю: убеждаюсь, что бежать некуда, а звонить не с чего. Даже кричать бесполезно.

— И чего мы застыли? — Парень скрещивает мощные лапы на своей каменной груди. И смотрит так выразительно. С подозрением.

— Мне внезапно стало лучше. — Беззастенчиво вру. Но судя по подозрительному прищуру глаз, Соколовский изначально обо всём догадывался, вот и остановился именно в таком месте.

— А меня терзают смутные сомнения, что тебя вообще не тошнило. Сбежать хотела? — Попадает в точку. Я морщу нос, но не отпираюсь.

— Зачем тогда пошёл у меня на поводу и остановился, если догадывался? — Парирую.