Так или иначе, но точными данными мы, как уже говорилось, не располагаем. Что же касается численности сражавшихся армий, она, в принципе, поддается реконструкции. На первый взгляд, при ознакомлении с источниками не может не удивлять частота и активность военных походов норманнов, обрушивавшихся на Англию практически ежегодно. Уильям Малмсберийский уподобляет их головам гидры, без конца выползающим из Скандинавии взамен отсеченных [191] . С учетом этого, а также помня о почти постоянных победах датчан над англосаксами, можно было бы сделать предположение о большой численности ратей викингов, подавлявших англосаксов числом, как позднее монголы — разобщенные княжества Руси. Однако современные исследования говорят об обратном. Численность армий скандинавских конунгов первой половины XI в. не превышала нескольких тысяч человек (с учетом и собственно королевской дружины, и отрядов отдельных вождей, из которых, например, более чем наполовину состояло войско Свейна Вилобородого и Кнута, завоевавшее Англию) [192] . При этом, по логике, значительная часть войска должна была оставаться в пределах своей родины с целью защиты ее границ, осуществления карательных и административных функций, и т. п. Между тем, Англия, чье население в XI в. составляло около 1 млн. чел. [193] — цифра огромная по сравнению со Скандинавскими странами — обладала, как мы знаем, возможностью снарядить военный флот в сотню кораблей, что было сделано по приказу Этельреда в 1008–1009 гг. Если учесть, что боевой корабль Северной Европы мог нести в то время в среднем около 60 воинов [194] , то приблизительная численность только «действующей» армии Английского королевства на 1009 г. составляла около 6 тыс. чел., а ведь еще имелись гарнизоны бургов, местные ополчения, отряды наемников, и т. д. А армия Кнута в битве при Шерстоне летом 1016 г. насчитывала около 1,5 тыс. чел. (30–40 кораблей) [195] . Выходит, не такими уж неравными были силы сражавшихся сторон. В 1066 г. Вильгельм Завоеватель провел успешную кампанию в Англии с войском в 5–7 тыс. чел., и вряд ли в операциях датчан в начале века были задействованы большие по численности силы. Проблема для англосаксов, как уже говорилось, состояла в плохом управлении войсками, нескоординированности действий, пороках администрации — от пассивности и неповоротливости до откровенного предательства. Разумеется, в таких условиях армия данов превышала и численностью, и боевыми качествами ополчение отдельно взятого графства, встречавшее противника в одиночку, без поддержки соседей и центральной власти, что случалось сплошь и рядом.

Как обычно, наибольшие потери пришлись на долю военного сословия — знати, тэнов, а также защитников бургов. Не зная в точности их число, можно, тем не менее, говорить о том, что они были весьма существенными, особенно в последний период войны; битвы Эдмунда Железнобокого с датчанами отличались исключительной кровопролитностью, а о битве при Эшингдоне хронист вообще писал, что «вся знать Англии погибла там» [196] . Хотя это эмоциональное преувеличение, оно подчеркивает серьезность потерь. Что же касается прочего населения, то здесь цифры неизвестны, и приходится полагаться лишь на упоминавшиеся выше констатации хронистами крайней разрушительности набегов скандинавов. Логично предположить, что наибольший урон понесли прибрежные города и районы Уэссекса и Восточной Англии, где датские армии осуществляли ежегодные высадки для дальнейших операций на суше; вместе с тем, земли Области Датского права, принявшие сторону Свейна и Кнута, если и несли потери, то минимальные, что явствует из сообщения источников о том, как датское войско с миром прошло по этим территориям и принялось воевать и грабить лишь после пересечения их исторической границы. Соответственно, и элита этих областей понесла наименьший урон.

Серьезным бременем для страны стала постоянная выплата викингам «датских денег», сумма которых выросла с 16 тыс. до 72 тыс. фунтов серебром за период с 994 по 1018 г. Последняя сумма — это размер контрибуции, взятой Кнутом с покоренной страны в качестве жалованья войску перед его демобилизацией [197] .

Таким образом, доставшаяся Кнуту Англия находилась в далеко не лучшем состоянии, пребывая в послевоенной разрухе. Проследим теперь, какими методами внутренней политики ему удалось превратить завоеванную страну в центр своей империи.

Небезынтересен тот факт, что, в отличие от активного вооруженного сопротивления, оказанного англосаксами нормандцам в 1066–1071 гг. (см. следующую часть настоящей работы), ничего подобного в случае с воцарением Кнута в Англии не имело места. Можно ли объяснить это только тем, что страна была обескровлена продолжительными военными действиями и уже не имела сил к сопротивлению? Нет, очевидно, здесь были более глубокие причины.

Кнут был избран на царство ассамблеей («гемотом») магнатов и первых лиц королевства в Саутгемптоне, что являлось естественной и необходимой для того времени процедурой легитимизации королевской власти [198] . По идее, эти люди должны были выражать интересы народа; но либеральная историография XIX в. придала этому слишком прямую трактовку. Судя по многим примерам из истории средневековой Европы, народ в большинстве случаев следовал той линии, которую проводила элита, что воспринималось как естественный порядок вещей. Раннесредневековые государства с их неразвитым аппаратом управления основывались в значительной мере на личном авторитете и личных связях короля и прочих носителей власти, в том числе назначаемых им на места [199] . Таким образом, власть Кнута, как и позднее власть Вильгельма Завоевателя, во многом зависела от налаживания отношений с элитой покоренной страны; одной военной силой можно захватить власть, но ведь удержать ее гораздо труднее. Кроме того, любой новой власти, тем более установившейся в результате завоевания, необходимо соответствующее идеологическое обеспечение, в средневековой Европе неизбежно имевшее религиозный, христианский оттенок. Попробуем разобраться поподробнее в этих важнейших аспектах правления Кнута.

Уже первые шаги Кнута после восшествия на престол продемонстрировали такой курс внутренней политики, который на современный манер можно было бы назвать «национальным примирением». В 1017 г. он женился на вдове Этельреда Эмме Нормандской, тем самым как бы подчеркивая преемственность своей власти с уэссекской династией в глазах англосаксов [200] . В 1018 г. он распустил войско, с которым он завоевал Англию: получив вознаграждение в виде собранной по стране контрибуции, основная часть датской армии, состоявшая из отрядов отдельных предводителей, отбыла частично в Данию, частично — на службу к другим правителям и полководцам [201] . Армия, оставшаяся в непосредственном распоряжении Кнута, состояла теперь из 3-тысячного корпуса хускарлов — отборной королевской дружины, осуществлявшей, помимо военных, полицейско-административные функции, и флота в 40 кораблей с экипажами [202] . Кнут продемонстрировал намерение превратиться из завоевателя в защитника своего нового королевства, когда в том же 1018 г. разгромил, по сообщению Титмара Мерзебургского, эскадру викингов в 30 кораблей, пиратствовавшую у английского побережья [203] (не исключено, что своих бывших соратников).

В 1019 г. было обнародовано «Послание короля Кнута к народу Англии». В нем Кнут всячески подчеркивает равенство всех своих подданных перед богом, королем и законом независимо от этнической принадлежности — равенство как в правах, так и в обязанностях [204] . В изданных сразу же вслед за этим «Законах короля Кнута» эта линия получает дальнейшее развитие. В прологе к ним говорится об «общей христианской справедливости для всех», а сами законы всецело подтверждают эту идею, с одной стороны, гарантируя равные права и равную ответственность для англосаксов и датчан в юридических делах, относящихся к компетенции короны (уголовные преступления, преступления против религии и нравственности), а, с другой стороны, демонстрируя известный либерализм в отношении местного, областного права (например, в Денло), особенности которого в сфере мелких вопросов (размеры вергельдов, и т. п.) сохранялись и уважались законом [205] . Последнее, вероятно, способствовало популярности нового монарха среди населения тех или иных областей страны. Можно только гадать, какие эксцессы могли возникнуть в случае попытки Кнута унифицировать местные законы по датскому или даже уэссекскому образцу. Ведь местные особенности права были одним из существенных элементов локального самосознания, бывшего силой, вдохновляющей на борьбу с центральной властью во многих случаях. Поскольку эта борьба часто велась даже против «родных» королей, монарх-иноземец, завоеватель вынужден был действовать еще более тонко, чтобы не разбудить дремлющий дух сепаратизма, чреватого восстаниями и смутами.

Наконец, еще при вступлении на престол Кнут, по сообщению Флоренса Вустерского, торжественно обещал «править по законам короля Эдгара», эпоху которого рассматривали тогда как своего рода образец процветания и могущества Англии [206] .

Еще более продуктивным в процессе осуществления политики «национального примирения» стало сотрудничество Кнута с церковью, ставшей его подлинной опорой в этой политике. Идея христианского единства всех подданных его многонациональной державы а устойчивая приверженность имиджу христианского монарха красной нитью проходят через все царствование Кнута. По его инициативе началась целая кампания по строительству и освящению монастырей, церквей, памятных сооружений в местах отгремевших битв англосаксов с датчанами, что сопровождалось пышными поминальными церемониями в память всех жертв войны, независимо от их этнической принадлежности [207] . В частности, подобные действа с участием самого архиепископа Йоркского Вульфстана и многих других духовных и светских лиц высокого ранга сопровождали основание церкви на месте битвы при Эшингдоне в 1020 г. [208] Это был глубоко символичный акт, как бы демонстрировавший окончание англо-датской вражды. В 1023 г. состоялся перенос из Лондона в Кентербери мощей архиепископа Эльфги, убитого датчанами в 1012 г.; Кнут поддерживал и культ св. Эльфги, являвшегося жертвой недавней войны, и даже культ св. Эдмунда — короля Восточной Англии, погибшего от рук викингов еще в IX в. и также почитавшегося англосаксами; на его мощах в 1032 г. Кнут основал монастырь [209] . Пропагандистское значение этих акций состояло в том, чтобы вселять мысль о полном разрыве Кнута с прошлым, как и его соратников, проливавших кровь христиан. Все это тем более примечательно, если вспомнить, что, например, отец Кнута прославился довольно суровым обхождением с церквами и священнослужителями в землях, подвергавшихся его набегам, а архиепископ Эльфги был убит ни кем иным, как людьми Торкеля Высокого, принявшего активное участие в поминальных церемониях при основании церкви в Эшингдоне [210] . Подобное «христианское перерождение» завоевателей страны должно было произвести впечатление на новых подданных.