Поломали белы косточки,

души из тела вышибли,

и взвилися душеньки

ко престолу Божию».

Сохранилось в тетрадях о. Павла и предание о мученической кончине князя Василько.

«Я молюсь, в цепях, в неволе, в тяжкой муке умирая, за грядущее спасенье, за судьбу родного края…»

Здесь, во глубине Мологской страны, в туманной дымке веков таится сказание о сокровенном граде Китеже, связанное с именем св. князя Георгия Всеволодовича. Древний русский эпос и исторические данные иногда противоречат друг другу, но «Книга летописец» называет точную дату гибели великого князя Георгия — «месяца февраля в четвертый день». Именно в этот день по сию пору празднует Православная Церковь память святого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича.

С его именем связывает летопись строительство Успенского собора в Ростове Великом и обретение мощей святителя Леонтия Ростовского, а также строительство многих других церквей и монастырей, но главное — возведение городов Малый Китеж и Большой Китеж; Малый Китеж — на берегу Волги, Большой Китеж — во глубине лесов у озера Светлояра: «Место то было необычайно красиво, а на другом берегу озера была дубовая роща». Три церкви сразу же возвели строители града Китежа — Крестовоздвиженскую, Успенскую и Благовещенскую с приделами во имя других праздников и святых.

И вот, когда пришел на Русь войной нечестивый царь Батый, «разорял он города и огнем пожигал, людей же мечу предавал, а малых детей ножом закалывал, младых дев блудом осквернял. И был плач великий.

Благоверный же князь Георгий Всеволодович, слышав обо всем этом, плакал горько. И помолившись ко Господу и Пресвятой Божией Матери, собрал свое воинство и пошел против нечестивого царя Батыя с воинами своими. И когда вступили в сражение оба воинства, была сеча великая и кровопролитие».

Этот отрывок из «Легенды о граде Китеже» полностью совпадает с историческими событиями, но здесь древний рассказчик добавляет, что князь Георгий был убит нечестивым Батыем в Большом Китеже, куда бежал, спасаясь от татар. И «после того разорения… невидим будет Большой Китеж вплоть до пришествия Христова…» В других преданиях о граде Китеже говорится, что он стал не просто сокрытым, а был затоплен — так сохранил его Господь от поругания нечестивых. Будто бы и по сию пору звонят по ночам колокола затопленных храмов — плывет над тихими водами озера колокольный звон в память о невидимом граде…

Каким-то странным образом переплетаются историческая реальность и духовная, словно в ударе колокола — гулкая тяжесть металла и тончайшие колебания воздуха. И архимандрит Павел — то же непостижимое сочетание реальности житейской, внешней, и невидимой, внутренней. Он одновременно из Мологи и из сокровенного Китежа. И сама-то Молога — и «пьяная», и святая, торгующая и юродствующая, стертая с лица земли и с географической карты, вечная, как Китеж-град…

«Пьяной» прозвали Мологу по причине большого количества питейных заведений — легендарных «70-ти мологских кабаков». А кабаков было много потому, что еще со времен первого мологского князя Михаила, внука Феодора Черного, прославилась отстроенная заново Молога своей роскошной ярмаркой — а где торг, там и питие, и веселье. Ярмарка располагалась сначала в 30-ти верстах выше устья реки Мологи, в Холопьем городке, отчего и называлась Холопьей ярмаркой, а позднее была перенесена прямо к городу, на пойменный Боронишинский луг. До XVI-гo века эта ярмарка считалась первою в России и славилась далеко за пределами государства, но и после того, как значение ее упало в связи с открытием торговли в Нижнем Новгороде и Архангельске, мологские кабаки не закрылись для посетителей, хотя пили здесь уже не больше, чем по всей России… Но прозвище «пьяная Молога» прочно укрепилось за городом.

Древние мологские князья были набожны, храбры и предприимчивы — ведь они происходили из корня святого князя Феодора Ярославича; хранили как зеницу ока наследственную чудотворную икону Тихвинской Богоматери, которую в 1370 (1377) году завещали в Афанасьевский монастырь — сия икона стала древнейшей мо-логской святыней. В отличие от новгородцев, дружили с московскими князьями.

Когда знаменитая ярмарка ушла с берега Мологи, Мо-логская страна постепенно превратилась в глубокую провинцию, жизнь в которой шла из года в год своим чередом в окружении красивейших лесов и исключительно богатых заливных лугов, откуда сено вывозили «на импорт» — за пределы уезда. Лишь Смутные времена потревожили мологжан — немало бед претерпели они от поляков и литовцев. Об этом есть стихотворение у о. Павла:

Поляки ночью темною, пред самым Покровом,

с дружиною наемною сидят перед огнем,

исполнены отвагою, поляки крутят ус,

пришли они ватагою громить Святую Русь.

И с польскою державою пришли из разных стран,

пошли войной неправою враги на россиян.

А там, едва заметная меж сосен и дубов,

во мгле стоит заветная обитель чернецов.

Монахи с верой пламенной во мглу вперили взор,

с смиренною молитвою ведут ночной дозор.

Среди мечей зазубренных, в священных стихарях,

и в панцирях изрубленных, и в шлемах, и в скуфьях.

Не раз они пред битвою, презрев ночной покой,

смиренною молитвою встречали день златой.

Не раз, сверкая взорами, они в глубокий ров

сбивали шестоперами литовских удальцов.

Ни на день в их обители глас Божий не затих.

Блаженные святители в окладах золотых

глядят на них с любовию, святых ликует хор.

Они своею кровию врагу дадут отпор. Трагедия русского раскола тоже не обошла стороной мологскую землю, через которую в 1667 году пролег путь ссыльного патриарха Никона. Бывал здесь, по преданию, и Петр I — с его именем связано развитие судостроительного промысла в Мологе. А уж визиту Павла I в Мо-логу посвящен целый очерк Л. Н. Трефолева. Но такие высокие визиты — скорее исключение, чем правило, они словно подчеркивают невозмутимо спокойное течение мологской уездной жизни. Это внутреннее спокойствие, традиционный вековой уклад, полнота неторопливого бытия — характернейшая черта мологского края. Здесь нет событий, бросающихся в глаза, всё делается словно само собой — строятся храмы, возникают небольшие заводики, проходят ярмарки.

Но есть в мологской земле, в самой ее природе какая-то лирическая жилка, что-то удивительно поэтическое — не случайно этот край привлек внимание такого изысканного ценителя красоты, как граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, который был к тому же знаток древностей, а Молога как раз и не изжила из себя эту древнюю русскую основу. Мало кто знает, что первооткрыватель «Слова о полку Игореве» посвятил целое исследование мологскому Холопьему городку, впоследствии переименованному в Борисоглеб и ставшему графской усадьбой, как и имение Иловна на берегу Мологи, где Алексей. Иванович провел почти безвыездно последние годы жизни, там же он был и похоронен.