Огромный княжеский шатёр, в котором раз за разом собирался совет русских сотников и воевод во главе с князем, был изрешечен стрелами. Прорехи в нём поторапливали совет найти верное решение. Но путь к спасению найти не удавалось. А стрелы торопили… К исходу третьего дня часовые дружинники заметили приближавшегося безоружного босого человека в белой рубахе и в портках. О нём было доложено князю. Князь подошёл к помосту из бревен и, понаблюдав за послом монголов, подозвал его к себе.

Посланник назвался бродником Проскиней. Но князь и после этого не смог его признать – не княжеское это дело помнить своих наёмников или дружинников поименно. А этого тем более… Вряд ли они даже встречались раньше. Бродники – это сброд из лихих людей, искавших себе только выгоду, как стервятники на стороне победителей. Из его разумной, но несколько сбивчивой речи князь понял, что монгольские полководцы – Субэдэй и Джэбэ зовут его к миру, что даже убийство их послов в Киеве ему прощают, что половцы, принесшие столько горя русичам, наказываются ими по справедливости. Монголы хотят с ним не просто мира а зная, как нелегко приходится великому князю Киевскому со своими подданными, желают стать его союзниками. А у князя ведь много врагов, не так ли?

Князь призадумался. Нет, он был всё-таки как-никак православным человеком и просто так заключать союз с нехристями ему не хотелось, а вот отомстить своим недругам с их помощью – это было не просто заманчиво, а нужно, как глоток воздуха, как передышка в этих бесчисленных, бесконечных семейных распрях и междоусобицах. И он решился окончательно. До этого он просто ждал, чем дело закончится между монголами и славянами с их союзниками. Потом он собирался сходу разделаться с победителями, но тут дело пошло не так, как он рассчитывал: монголы не просто победили, а победили с ужасающим превосходством, не растратив и десятой доли своей силы. Поэтому нужно было ему полагаться на что-то другое в борьбе с другими князьями за власть на земле русской…

Князь, довольный собой, предвкушая дружбу с сильными союзниками, которых он всегда найдёт способ, как обмануть, приблизился к шатру, у которого его ждали монголы.

Оглядев с ног до головы нарядно одетого князя, Субэдэй подошёл к нему и рывком содрал его роскошный византийский плащ.

– Раздевать я тебя не буду! – улыбнулся темник. – Твой панцирь, – постучал он пальцем по железным блестящим пластинам на груди князя, – пусть останется на тебе! Любой, кто наденет твою броню, станет таким же трусом и предателем своего народа! Нам такая добыча не нужна! (Князя почему-то не удивило, что и Субэдэй прекрасно изъяснялся по-половецки).

– Но ты же обещал мне союзную дружбу, – сжимаясь от приступов дрожи, простонал князь.

– Я и не думал тебя обмануть, хотя и не знаю, что тебе там наплел Проскиня, – презрительно усмехнулся Субэдэй. – Я обещал, что не пролью ни капли твоей крови! Говорил он тебе про это?

– Говорил, – ответил напуганный отсутствием малейших признаков уважения к себе князь.

– Я свое слово сдержу! – отвернувшись от князя и осматривая место, где шли приготовления к чему-то ужасному, сказал монгольский темник. – Ни одна капля твоей змеиной крови не прольется на землю, ни один волос с твоей головы не упадет!

– А как же… дружба? – дрожащим голосом спросил Мстислав, с ужасом понимая, какую он совершил оплошность, поверив Проскине.

– С кем? С предателем, который кого только смог, давно уже предал, да не по одному разу? Иди к ним! – указал пальцем Субэдэй в сторону столпившихся перед холмом своих воинов.

Князь, понуро опустив голову, поплелся в их сторону на негнущихся от страха ногах. Вскоре он стоял на коленях рядом со своим воеводой, раздетым до рубахи. Невдалеке на кострах монголы принялись готовить себе еду.

На один огромный деревянный щит, собранный из бревен разобранного тына, уложили связанного князя и его воевод. Затем с хохотом и шутками на князя и его людей возложили другой подобный деревянный щит. Получился просторный и прочный помост. На краях этого помоста друг против друга расселись Субэдэй и Джэбэ со своей свитой. В середину собрания победителей вскоре влезли два воина и водрузили перед ними котел с едой. Каждый новый стон пленников под ними вызывал у них приступы смеха. Раскачиваясь на них, как на качелях, они доели свое вареное мясо, но с помоста не уходили. Наступил черед пития кумыса и неспешного разговора. Князь давно уже затих, помост обрел устойчивость, а монголы под вечерним звёздным небом всё пели и пели свои заунывные песни в честь победы.

Остальных пленников монголы раздавили раньше, просто по очереди укладывая каждого связанного пленника на заранее приготовленное место и раздавливая его под другими щитами весом в десятки своих воинов. Несмотря на количество пленников, это развлечение для монголов закончился до того, как был раздавлен Мстислав. Ему помогли прожить дольше всех дорогие железные доспехи, которых у остальных пленников не было. Ведь до этого рядовых пленников быстренько раздевали, освобождая их от кольчуг и кожаных лат и… от долгих мучений. Доспехи бояр – знатные, очень хорошей работы тоже негоже было портить и пачкать кровью – трофеи всё-таки. Их собирали. А вот их прежних владельцев огорчали несусветно, заставляя свиту князя поочередно по доброй воле засовывать свои головы в петли из конопляных веревок на ближайших пригнутых к земле берёзах. Затем берёзы отпускали… Роща закачалась под тяжестью танцующих мёртвых тел под порывами ветра.

…Стихли заунывные песни монголов, больше похожие на завывания диких зверей после сытного дня. На поля и перелески легла туманная летняя мгла. И стреноженные кони утихли, подчиняясь звёздам, которые им ниспосылали почти человеческие сны. Одинокое дерево на поляне, невдалеке от смертного одра князя, прятало в своей кроне письмена луны. А на траве по обоим берегам Калки, где беззаботно делили весь день причитающуюся им по уговору с монголами прибыль монахи и сбродники, лежали вповалку живые победители рядом с кучами непогребённых славян. Монахи клятвенно обещали монголам, что их великая победа в монастырских летописях должна будет понравиться потомкам. По договоренности с победителями поселенцы должны были похоронить мёртвых назавтра. Ночь впервые за столько времени была ясной и тихой, чтобы исчезли вникуда страхи былого ненастья.