Дружеский обед длится долго. Тосты сменяются тостами, пожеланиями, всем гостям вручают сувениры. Торопиться некуда — все равно не темнеет: если не посматривать на часы, и не поймешь, сколько времени.

А кроме того, снаружи гудит ветер, бегут по небу низкие тяжелые тучи. А тут тепло, уютно, вкусно…

8

Вопрос, мучающий нас уже две недели «Полетим или не полетим», на сегодня решен — не полетим. Облака над Баренцбургом высокие, пронизанные солнцем, но к северо-западу, там, где должна маячить вершина Алкхорнета, — мгла. И дальше, говорят, сплошной туман. Летчики, не видя гор, лететь не имеют права. Так что оранжевые стрекозы по-прежнему красуются на своей площадке. А тут еще юго-западный ветер. Добра не жди.

Да геологи больше и не ждут. Им откладывать некуда. Полярное лето коротко. Навалит снега — полевым работам конец. Возвращайся в Ленинград не солоно хлебавши. Потому принято решение добираться до места по воде. Конечный пункт маршрута — самая северо-западная точка побережья архипелага у острова Датского, за Землей Принца Карла, за Конгс-фьордом — короче, за семьдесят девятой параллелью.

Выходим сегодня.

Из трубы «Коммунара» валит дым. Поднимают пар в котлах.

Бегаем туда-сюда. Торопимся. В такой поход без снаряжения не двинешься. А у геологов целая гора вещей. Как-никак отправляются на два месяца. Двое геологов, я третий.

Итак, что же тащим мы с собой? Прежде всего палатку Настоящий домик с двойными стенами из особой ткани, с полом и окнами, даже с печуркой. А это значит, что, кроме палатки, придется брать деревянные стрингера, раму, трубу.

Печурка в наличии. Отсутствует лишь часть жестяной трубы для вывода дыма. Пока ее разыскивают, грузим остальное снаряжение: дополнительную четырехместную палатку, где будет оборудована кухонька или склад, рацию, метеоприборы, брезент, шесть оленьих шкур, три раскладушки, бинокль, лопаты, пилы, молоток, топор, гвозди, ракетницу, запас ракет, мотки разнообразных веревок, тазики, ведра, вилки, лодочный мотор «Москва», асбест, свечи, патроны, резиновую лодку, мясорубку. Анатолий Мешечко утверждает, что без помощи сего мудрого прибора не всякий человеческий желудок может усвоить жаркое из нерпы.

Погрузка продолжается. Двадцать килограммов муки, дрожжи… А как же — сложим из камней печь и будем с хлебом! Тридцать килограммов гречки, десять — гороха, соль, колбасный фарш в консервах, лук, шпроты, сайра, паштет, огурцы.

Завхоз геологической партии вычитывает по бесконечному списку положенные нам предметы и выдает их. Анатолий принимает, а мы с Сергеем Абакумовым укладываем их в ящики и громоздим друг на друга. Гора растет. Вот наконец отыскалась и запропастившаяся труба. Полный комплект. Рыча и шлепая гусеницами, вездеход осторожненько спускает наше имущество вниз, к порту.

От «Коммунара» веет спокойствием и порядком. На мостике — вахтенный штурман. Все как следует. Как должно. За кормой, под радужным, расходящимся по воде пятном нефти, видна большая красивая медуза. Словно живой цветок. Слабо пошевеливая бахромой своей шляпы, она стоит на месте, но не поднимается к самой поверхности. Может, чувствует запах нефти. Предостаточно уже разлил ее человек по всем морям и океанам.

Наконец корабельный гудок трижды коротко взревел, голос у него низкий, густой.

Клокочет пар, урчит машина, подрагивает палуба. Прочное, надежное судно — буксир «Коммунар», хоть и не первой молодости/ Рассекая воду, он прет против волны и ветра. У носа вздымается бурун и обтекает черные бока корабля.

Один из главных работяг Баренцбурга. Много дел выпадает на его долю: все лето бегает он по фиордам между Баренцбургом и Пирамидой, таскает грузы, перевозит людей. А когда, в сумерки года, последний корабль привозит из Мурманска почту и новогодние елки и поскорее уходит назад, «Коммунар», взламывая уже покрывающий воду лед, отправляется к зимовщикам Пирамиды. Льды быстро набирают мощность, приходится на всех парах спешить обратно: застрять в Пирамиде — катастрофа, ибо главная зимняя обязанность «Коммунара» — снабжение Баренцбурга водой. Пробив дорожку чистой воды между берегами Грен-фьорда и не давая ей замерзать, трудяга буксир несколько раз в сутки бегает туда и сюда, возит и возит воду. Родников ни в Баренцбурге, ни вообще на всем Шпицбергене нет. Какие уж там родники, когда вечная мерзлота! Весь год ручей, текущий из озера, снабжает Баренцбург пресной водой. Не промерзает он и в холода. Но и озеро, и ручей на том берегу фиорда. И встань «Коммунар» — поселок и шахты останутся без воды. Потому-то всю зиму не гаснут топки буксира. Обледеневший, в кристаллах инея, снует он по своей дорожке от берега к берегу.

Но летом у него и другие маршруты.

Спускаемся по Ис-фьорду в Гренландское море. Ветер свежеет, поднимает волну. Тучи, скрывавшие Алкхорнет, сдвинулись в сторону. Теперь видно, чем они там занимались: трусили снежок! Прежде черные, склоны Старого Рога посверкивают под прорвавшимся лучом солнца яркой белизной.

Пользуясь ветром, взмывая и планируя вниз на распростертых крыльях, провожают нас птицы. Никак не пойму, за что этих крылатых из семейства буревестников называют глупышами… Может быть, за спокойствие и северную доверчивость? Море велико, воды безбрежны — почему бы не отдохнуть на встреченном судне? Посидел, собрался с силами — и прощай! Мне парить над морем, а тебе плыть куда надо. За что же «глупыш»? Сколько ни ходил я по северным морям, не встречал более преданного дорожного товарища, чем эта птица. Моряки уже и думать забыли о скрывшейся за горизонтом земле, а белые буревестники все провожают и провожают корабли…

Вот замаячили вдалеке покрытые снежными заплатами серые берега Земли Принца Карла. Между этим островом и Западным Шпицбергеном довольно широкий пролив, но соваться в него лоции не рекомендуют: можно напороться на камни. Поэтому придется обходить вокруг Принца Карла, подставив правый борт западным ветрам Гренландского моря.

Наша тройка — старший геолог Сергей Абакумов, старший техник Анатолий Мешечко и я, отнюдь не старший! — жмется в затишке у трубы «Коммунара». У наших ног спит, свернувшись калачиком, корабельный пес Шкот. Он дружески относится ко всем людям, но к нам особенно. Может, мне это кажется после той недавней встречи с боксером, выдравшим лоскут из моих парадных брюк. Шкот — добронравная собака. Вероятно, хочется ему радушием и общительностью загладить бесчестный поступок своего агрессивного сородича. Завтра мы сойдем на сушу, а Шкот останется на месте службы.