— Поставили бы лучше палатку, разожжешь печурку — и сразу тебе Ташкент…

Но палатка наша еще на острове Датском. Сегодня больше туда не пойдем. Поэтому Анатолий пытается устроить «Ташкент» в домике.

Огонь в плите гудит, в кастрюлях булькает. Кастрюльки такие, что их содержимого вполне хватило бы на целую бригаду вернувшихся с маршрута голодных геологов. Но Анатолий улыбается:

— Ничего! Всю ночь будем пировать, до утра слопаем. Новоселье!

И Сергей улыбается. Новоселье — это новоселье. По старой шпицбергенской, да и не только шпицбергенской, традиции к запасам спирта «прикасаются» сразу, как только обосновались. Затем на все спиртное объявляется мораторий. Ни-ни! Только как лекарство. А когда сезон кончается, когда имущество уже уложено и все готово к возвращению, начинается торжественная ликвидация остатков.

Пусть кастрюли кипят себе, а мы отправляемся воздвигать радиомачту, ^тиснув в щель между камнями ее башмак, тянем всей тройкой за растяжки. Поставили, Анатолий принимается за свою аппаратуру, готовится к выходу в эфир. А мы с Сергеем пополняем запас дров, раскладываем по определенным местам имущество, чтобы все было в нужный момент под рукой.

Наконец в пристройке начинает попискивать морзянка. Наш радист, сгорбившись у столика, тоже стучит ключом. Но никто не отзывается. Молчит база геологов. Эфир же полон: переговариваются между собой корабли, отлично прослушиваются какие-то дальние станции, а соседний Баренцбург не отвечает.

Включаем транзистор. Канада и Аляска, поют из Токио, читают доклад из Бухареста, музицирует Берлин — ну точно рядом, за стеною. А вот Тромсе, Мурманска, Архангельска не слышно…

— Стоит Федя[1] на горе, разгоняет волны, — декламирует Анатолий и щелкает тумблерами, выключая аппаратуру.

Между нами и Баренцбургом волны сегодня не проходят. В прошлом году целых две недели не было связи. В Баренцбурге даже перепугались — уж не провалилась ли группа в какую-нибудь ледниковую трещину. Север. Магнитный полюс неподалеку. Всякие невидимые радиобури, магнитные ветры, солнечная радиация сутки напролет.

А море спокойнейшее. Начался отлив, вода отступает, обнажая галечные пляжи, высовываются наружу мокрые лбы валунов.

На небе облака. Там, высоко-высоко, сильный норд-ост. Облака летят быстро, даже цепляются друг за друга. Поглядывая вверх, Анатолий удовлетворенно констатирует:

— Кажись, в самое время устроились… Завтра, глядишь, и не высадились бы.

Празднуем новоселье, а снаружи все светло и светло. Бог его знает, сколько времени сидим за обильно накрытым столом.

Появился какой-то новый звук. Словно кто-то далекий дудит-посвистывает за стенами, гудит, будто туча комаров. Пленка на окне то вздувается, то опадает.

Наконец что-то заохало, застонало в печной трубе.

— Вспомнил, давно не было! — Анатолий прислушивается. — С норда тянет. Старый знакомец. Сиверко — хороший ветришко.

Ветер действительно старый знакомый северян. Он гут редко стихает. Старый-то старый, но не всегда добрый знакомый.

Точно угадал Анатолий. Дует чистый норд. Он еще не окреп, не набрал силу — молодой, живительный. Теперь жди — скоро нарастит мускулы, вздохнет как следует…

9

Три часа пополуночи. Небо вновь чистое. Даже с горы, что высится над нашим домиком, сдуты клочья тумана, торчавшие весь вчерашний день. Можно любоваться заснеженной вершиной в ледниковой шапке. Солнце на северо-востоке. Оно ниже над горизонтом, чем в полдень.

Пролив ярко освещен, видна четкая граница, которая делит его воды точно пополам: у берегов острова Датского протекает сине-зеленая прозрачная вода из моря, вдоль нашего берега вливаются в море из Смеренбург-фьорда розовато-мутные воды, принесенные ручьями с тающих ледников. На границе между этими течениями уже довольно крупные волны. Ближе к нам по мутноватой воде отправляются в свои странствия айсберги. Нигде не приходилось мне видеть такого чистого, такого прозрачно-голубого цвета, как цвет айсбергов в северных морях.

— Хороший ветер, — наставляет меня наш маг и волшебник Анатолий, — самый лучший из всех. Сиверко. Холодный, конечно, зато вёдро несет. Прислушайтесь-ка! Чуете, как земная ось поскрипывает? То-то. С самого полюса дует! Айсберги поплыли, значит, и тюлени скоро покажутся. Начнут тюленята-бельки выглядывать из воды — красота! Чего нам еще нужно?

— Нужно, чтобы вода за шиворот не текла, — соглашается Сергей и затягивает арию Ленского: «Что день грядущий мне готовит?..»

А грядущий день приготовил нам низкую облачность, дождь и ветер. Проснулись мы в своих теплых спальных мешках, когда было уже далеко за полдень. Полиэтилен в окне вздулся, как корабельный парус. Ветер напирает вовсю, примеривается уже, как бы порвать его. В трубе сплошной вой. Растяжки антенны как струны, и они, и сама антенна визжат, рассекая тугой воздух. За стенами гудит и ухает.

Огонь в печке давно погас. Угли покрыты серой золой. Домик наш продувается насквозь. В нем как на улице А судя по «комнатной» температуре, снаружи совсем не тепло. Кому же первому вылезать из уютного мешка? Чтобы никому не было обидно, выскакиваем все разом — и бегом к «водопроводу». Брр!.. Дует юго-западный, с дождем.

— А дождичек-то теплый… Летний дождичек…

У Сергея зуб на зуб не попадает. Голые до пояса, плещем на себя ледниковой водой «прямо из-под крана». Сначала занимается дыхание, так она холодна, но после второго окропления бьющий по спинам дождик действительно кажется уже не мерзко холодным, а даже тепловатым. Все познается в сравнении.