– Чего дрожишь, глупая? – улыбалась Патимат.

– Можно подумать, ты – первая. И мы рожали, и нас кто-то родил. Пусть у тебя будет много детей на радость мужу.

– Дети – это наше счастье, – кивала Меседу.

– А проклятая война – наша беда, чтоб ей подавиться своими пушками, – сказала Патимат, которой тоже предстояло родить через несколько месяцев.

Пока женщины делились своими радостями и печалями, в пекарню заглядывали дети. И каждый говорил матери одно и то же:

– Папа зовет.

Женщины сразу грустнели, потому что понимали, что их зовут, чтобы попрощаться. Забрав свои хлеба, они уходили, провожаемые сочувственными взглядами.

– Да сохранит ее мужа Аллах, – говорили остальные.

– Да вернется он живым и здоровым.

Меседу, тем не менее, сохраняла бодрость духа и не давала остальным унывать.

– Ну, давай свое тесто, сестренка! – говорила она очередной женщине, подбрасывая в печь дрова.

– Видите это пламя? Вот такой же ад найдут здесь те, кто посмеет на нас напасть. Надо будет, и сами кинжалы возьмем! Видали мы тут генералов, только где они и где – мы?

В пекарню заглянул Джамалуддин, старший сын Шамиля.

– Папа зовет! – сказал он, отыскав глазами мать. А затем, встретившись взглядом с синеглазой Муслимат – дочерью Сурхая, застыл от радостного изумления. Девочка смутилась и уткнулась головкой в материнское плечо.

– Пошли, пошли, – тянула сына за руку Патимат.

– Мал еще на девушек заглядываться.

Остальные проводили Патимат тяжелыми вздохами. А что касалось Муслимат, то они не были согласны с женой Шамиля и совсем не осуждали Джамалуддина. Каждая ставила себя на место юной красавицы, вспоминала себя в ее возрасте и знала, что внимание Джамалуддина ей далеко не безразлично.

Провожать Шамиля высыпало все население Ахульго. Здесь было множество новых людей, которые никогда прежде не видели этого захватывающего зрелища – выезда имама со своей гвардией.

Его сопровождали постоянные спутники – Юнус и Султанбек, одетые едва ли не лучше самого имама. Юнус высоко держал знамя и пел молитвы, которые подхватывали две сотни отборных мюридов – муртазеков.

Шамиль, как всегда, был сосредоточен. Но краем глаза он видел своих сыновей, которые несколько раз забегали вперед, чтобы еще раз посмотреть на своего знаменитого отца, пока не убедились, что он их заметил. Шамиль слегка улыбнулся им и легким кивком дал понять, что видит их и любит.

Неожиданно дорогу Шамилю преградили аксакалы.

– Возьми и нас, имам! – попросили они.

– Не сидится нам дома!

– Мы еще кое-что можем!

– Я знаю, – ответил Шамиль.

– Но разве недостаточно, что воюют ваши сыновья?

– Может, у них больше силы, но у нас больше умения!

– Я думаю, вы научили их всему, что нужно, – улыбнулся Шамиль.

– Мы хотим воевать, Шамиль! – настаивали старики.

– Дряхлеем тут без настоящего дела.

– Дай нам освежить года!

– Да будет доволен вами всевышний, как доволен вами я, почтенные, – сказал Шамиль.

– Вы и так много делаете. А я меньше всего хочу, чтобы вам пришлось обнажить оружие.

– Тогда возьми хоть меня! – вышел вперед слепой певец.

– Если придется трудно, я расскажу нашим воинам о славных предках!

– Спасибо тебе, отец, – сказал Шамиль.

– Спасибо всем, но не заставляйте меня вам отказывать. Согласитесь, что тут тоже нужны мужественные люди. Я оставляю на вас Ахульго и всех его обитателей. Разве это не важное дело – защищать столицу Имамата, когда враг может появиться откуда угодно?

– Как придет, так и уйдет! – зашумели старики.

– Ты хоть главного над нами назначь, старшину!

– Пусть им будет Курбан! – объявил Шамиль, показывая на старого чабана.

– Чабан? – удивились старики.

– Мы ему что, бараны?

– Не хотите Курбана – выберите другого сами, – посоветовал Шамиль.

– Но Курбану уже приходилось защищать Ахульго.

– Ладно, – согласились старики.

– Пусть будет по-твоему.

– Пусть Курбан командует.

– Имам сказал, значит, так и надо.

– Счастливого пути, Шамиль!

И старики расступились, пропуская отряд имама.

Женщины посылали имаму добрые пожелания и молили всевышнего о даровании воинам победы, дети рвались из материнскими рук, желая присоединиться к кавалькаде известных джигитов. Девушки пересказывали новые легенды, которыми имя Шамиля обрастало день ото дня. Порой это были почти волшебные деяния, которые молва приписывала имаму горцев, и многое в них было преувеличено. Но такова была участь вождя, любимого народом. Лишись он этой любви, его неудачам молва тоже бы приписала чудовищные размеры.