Несмотря на то, что приборы подпрыгивали от каждого орудийного выстрела, а вино лилось через край, они славно отужинали. Граббе не появлялся, и они стали пить за его скорейшее возвращение в лагерь, за удачный штурм, за победу, за здоровье императора, за военного министра Чернышева, а потом и друг за друга. После нескольких бокалов настоящего французского вина из собственных запасов Траскина все сидевшие за столом перестали замечать неудобства ужина почти на поле боя, зато показались друг другу любезнейшими людьми. Сверх того, они распознали друг в друге истинных героев, которым несправедливая судьба не позволила на этот раз проявить свою храбрость. Они готовы были тут же отправиться к Буртунаю, дабы явить пример стратегического гения, но приказа от командующего все никак не поступало.

Устав бороться с пляшущими на столе приборами, они принялись обсуждать ход военных действий.

– Вот если бы Шамиль прошел курс в Академии Генерального штаба, – чертил в воздухе вилкой Траскин, – тогда бы другое дело. А так – одно дикое упрямство.

– Не скажите, Александр Семенович, – не соглашался Галафеев.

– В академиях горной войне не учат. Это дело практическое.

– Взять бы этого Шамиля да в ту же Академию профессором! – предложил вдруг Пантелеев.

– Вот был бы педагог! А то видел я этих ученых, штык от репы не отличат!

– Поо-звольте, ваше превосходительство, – махал вилкой Траскин.

– Этак академия вольнодумцев плодить начнет! У Шамиля, я слышал, одна свобода на уме, а война – всего лишь маскировка.

– Как то есть? – не понимал Пантелеев.

– Мы уж двадцать лет с ними воюем.

– И еще столько же будем, – добавил Галафеев.

– Ты вы полагаете, Аполлон Васильевич, не возьмет наш Ганнибал Шамиля? – удивился Траскин.

– Вряд ли, – сказал Галафеев.

– Не та эта птица, чтобы легко в руки даться. Он еще нас поклюет.

– Вы это из чего рассуждаете? – осведомился Пантелеев.

– Да разве сами не видите? Это же такой боевой народ и кого угодно над собой не поставит, – объяснял Галафеев.

– Горцы, они родятся с кинжалами. Их даже учить не надо. Тут вся жизнь – сплошная военная академия. Девки, и те так ножичком приголубят, что кишки вон. Сам видел!

– Дас, – процедил Траскин, наливая себе вина.

– Это же сколько денег утечет, пока Шамиль не угомонится?

– Много, – заверил Пантелеев.

– Тут уж считать не приходится.

– Ну, раз надо, так надо, – согласился Траскин, поднося к губам трясущийся бокал. Но, так и не сумев с ним совладать, поставил бокал на стол и в сердцах воскликнул: – Сколько ж можно палить? Ни поесть, ни поспать! Варвары!

В конце колонны тащился большой фургон маркитанта. Аванес был мрачен. Прибыв на место в разгар боя, Аванес спешно распаковал свои тюки в надежде, что вот-вот вернутся участники дела и начнется хорошая торговля. Уцелевшие после боя денег не жалели. Но в его походную лавку заглядывали только те, кто был в лагере, а им пока мало что было нужно, кроме галантерейных мелочей, ниток да мыла. Пару раз забегал мальчонка, пригретый артиллеристами, и получал бесплатно леденец от жалостливой маркитантки.

К вечеру появился весь перепачканный, в разодранной одежде Аркадий, про которого в огне сражения все позабыли, кроме приставленных к нему казаков. Аркадий купил водки и конфет, но уходить не торопился, странно поглядывая на спутницу Аванеса, будто догадывался, что это не жена его. Та осталась в Шуре с детьми и хозяйством. А эта новая маркитантка хоть и была закутана в платки Каринэ и одета в ее платье, но рук прятать так и не научилась. А они слишком явно свидетельствовали, что их обладательница была дама благородная. Не говоря уже о всяких там «Будьте так любезны, мсье», которыми она смущала офицеров, или «Вам что-то надобно, сударь?», которыми Лиза награждала простых солдат.

– Лиза?! – обомлел Аркадий, тут же позабыв про свои обиды, которые собирался залить водкой и заесть конфетами.

– Тише, умоляю вас, – ответила Лиза, приоткрывая лицо.

– Как вы здесь? – недоумевал Аркадий.

– У меня не было другого выхода, сударь.

– А… – Не зная, что на это сказать, Аркадий решил осведомиться насчет своих пистолетов.

– Мой футляр при вас?

– Да, – кивнула Лиза.

– Только уходите.

– Отчего же?

– Маркитант грозил, что выставит меня вон, если все откроется. А я насилу уговорила его взять меня с собой.

– А вы не боитесь? – спросил Аркадий.

– Тут ведь стреляют.

– Мне теперь все равно, – махнула рукой Лиза.

– Лишь бы супруга своего увидеть.

– Понимаю, – кивнул Аркадий, хотя мало что понимал, кроме того, что его дуэльные пистолеты были теперь поблизости.

Теперь, когда лагерь снялся и двигался в гору, Аркадий не находил себе места. Ему хотелось излить кому-то свою душу, израненную незаслуженными обидами, но никому не было до него дела. И ноги сами принесли Аркадия к фургону маркитанта.