– Его превосходительство командующий отрядом генерал-лейтенант Граббе уполномочил меня, генерал-майора Пулло, вести переговоры от его имени.

Биякай перевел и опасливо посмотрел на Юнуса, следившего за каждым его словом.

– Мир лучше войны, – сказал Шамиль.

– Жалею, что ваш сардар не захотел договориться с нами раньше.

– Приступим к делу, господа.

– Пулло приподнял саблю и сел на расстеленную бурку.

Биякай старательно переводил, но не нашел, чем заменить слово «господа», весьма нелюбимое горцами.

– У нас господ нет, – напомнил Ахбердилав.

– У нас все равны.

– Нет, так будут, – подумал Пулло, но сказал иначе: – Разумеется, просто у нас так принято, хотя бы из уважения к сану Шамиля.

Шамиль жестом умерил пыл Ахбердилава и сел напротив Пулло, скрестив ноги.

– Итак, – начал Пулло.

– Вы исполнили первый пункт наших условий. Теперь дело за следующим, насчет наших людей.

– Пленных мы отдадим, – сказал Шамиль.

– Однако я говорю не только о пленных, но и о дезертирах или перебежчиках, как вы их называете.

– Эти люди пришли к нам по своей воле, – ответил Шамиль.

– И я не могу ими распоряжаться.

– Но это преступники! – настаивал Пулло.

– Для нас они – вольные люди, – твердо сказал Шамиль.

– И вернутся к вам, если сами того пожелают.

– И все же я требую… – гнул свое Пулло.

– Я спрошу у них, – пообещал Шамиль.

– Но пора бы и вам что-то сделать.

– За нами дело не станет, – пообещал Пулло.

– Прежде, чем я отдам пленных, вы должны отвести от Ахульго войска, – настаивал Шамиль.

– Там видно будет, – уклончиво отвечал Пулло.

– Кроме того, когда я отдам ваших людей, вы вернете наших.

– Пленных у нас почти нет, – развел руками Пулло.

– Отдайте тех, кто есть.

– Это большей частью раненые, – сказал Пулло.

– Всех на всех, – настаивал Шамиль.

– Если не захотят вернуться на Ахульго, пусть уходят в свои аулы.

– Приму к сведению, – кивнул Пулло.

– Теперь, собственно, о сдаче Ахульго…

– Ахульго – не та вещь, которую можно отдать, – сказал Шамиль.

– Вы получите Ахульго только тогда, когда на горе не останется ни одного мюрида.

– Как то есть? – не понял генерал.

– Когда мы уйдем, – пояснил Шамиль.

– Я требую свободного выхода из Ахульго, требую, чтобы мне и моим людям было дано право жить, где мы захотим. Что же касается самого переселения, то при всем желании мы не сможем этого исполнить прежде истечения одного месяца.

– Месяца? – удивился Пулло.

– Это вряд ли возможно.

– А до того времени мой сын пусть живет в Чиркее, с Джамалом.

– Позвольте, – недоуменно сказал Пулло, сбитый с толку напором Шамиля.

– Но при нынешних обстоятельствах требовать должен скорее я, а не ты.

– Если мы говорим о мире, то это мои условия мира, – сказал Шамиль.

– Если все так и будет, я буду жить в Гимрах простым человеком.

– В это трудно поверить, – признался Пулло.

– Во всяком случае я не нарушу наш договор, – сказал Шамиль, – если вы первые его не нарушите.

– Ты сомневаешься в моем слове? – напрягся Пулло.

– Я бы хотел верить на слово, – покачал головой Шамиль.

– Но я отдал Граббе любимого сына, которого никогда и никому не отдавал, а ваши войска по-прежнему держат Ахульго в осаде.

– Шамиль, – успокаивающе заговорил Пулло.

– Война всем надоела. Сдайся на милость нашего повелителя, и дело с концом. Твоим людям будет гарантирована безопасность. А тебя наш государь осыплет милостями, о каких не мечтал ни один кавказский царь. Государь щедр к раскаявшимся.

– Раскаявшимся? – вспыхнул Шамиль.

– Не думаешь ли ты, что я раскаюсь в том, что старался вернуть людям их человеческое достоинство? Что укоротил жадные руки обнаглевшим ханам? Что хотел видеть людей равными и свободными, как то велит и наша, и ваша вера?

– Возможно, в твоих словах есть истина, – согласился Пулло.

– Но ты пришел, а время твое еще не пришло. У нас тоже пробовали освободить крестьян, только крестьяне в это не поверили.

– Потому, наверное, и приходят ко мне, – улыбнулся Шамиль.

– Как-нибудь, если мы станем друзьями, я покажу ваших крестьян, которые живут у нас свободно и совсем не жалеют об этом.