А спустя несколько дней, давая указания об организации собрания ячейки, Анишора предложила Фретичу, чтобы на это собрание был приглашен и слесарь-конструктор Горовиц.

До переклички в дормиторах оставалось три часа.

Фретич принял все необходимые меры конспирации. Участники собрания поодиночке входили в слесарную. Когда все соберутся, дверь, как обычно, должен был запереть дядя Штефан, который днем работал кучером, а ночью сторожем. Урсэкие стоял снаружи „постовым“, чтобы проводить Виктора и Анишору, когда они придут. Встретить их было поручено Доруце.

Неприглашенных, если бы такие обнаружили желание проникнуть в слесарную, следовало любыми средствами удалить. В случае опасности надо было подать условный сигнал. Тогда (это предполагалось лишь как крайность) товарищи из города выпрыгнут через окно в задней стене. Дядя Штефан спрячет их в своей халупке, а оттуда окольным путем выведет со школьного двора. С членами ячейки хлопот было бы меньше. Они так хорошо знали свои мастерские, что даже днем легко могли в них спрятаться.

Все прошло точно по плану. Последним в сопровождении Доруцы явился Виктор. Здороваясь с комсомольцами, он задержал свой взгляд на Горовице.

— Новый товарищ… — попытался объяснить ему Фретич.

— Знаю, знаю, — несколько смущенно ответил Виктор, как и все остальные усаживаясь на пол. — Ну что, все пришли? Можно начинать?

— Да. Поскольку вы никого не привели с собой… — попытался скрыть свое разочарование секретарь ячейки. — Мы думали, что, может быть… Ну, если уж так, то можно начинать.

Виктор пожал плечами, как бы давая понять, что о тех, кто еще должен прийти на заседание, он ничего не знает. Затем инструктор пытливым взором обвел мастерскую. Впервые в жизни находился он в слесарной. Все здесь было для него ново, все представлялось неведомым, таинственным и несказанно привлекательным. „Здесь они работают, — говорил он про себя, любуясь черными силуэтами выделяющихся в серых сумерках станков. — Здесь выковывается классовое сознание пролетариев, родятся бесстрашные бойцы за свободу! У такого станка вырос и товарищ Ваня…“

С интересом разглядывал Виктор груды железа, рельсов и причудливо переплетенных труб. Воздух здесь был насыщен запахом металла, угля, труда, и Виктор вдыхал его с жадностью. Он вообразил вдруг себя за одним из этих станков, рядом с учениками, с измазанным, как у них, лицом, потного, с засученными рукавами, в пропахшей дымом (как у Доруцы) кепке и с молотком в руке. Вот он взбирается на эту груду железа. „Товарищи! — восклицает он с энтузиазмом. — Мы, рабочие-металлисты… — Непокорная прядь волос падает ему на лоб, и он отбрасывает ее назад. — Товарищи! Мы…“

— Итак, начнем! — прервал его мысленную речь Фретич. — Предлагаю следующую повестку дня: „Борьба учеников за восстановление положенного им пайка хлеба и об ошибках школьной комсомольской организации“.

В этот момент кто-то тихонько стукнул в окно. Фретич вздрогнул. Комсомольцы вскочили. Несколько человек бросились к инструктору, готовые, если понадобится, укрыть его. И вдруг все вздохнули с облегчением: в окне показалась голова Анишоры. Один взгляд — и она сразу оценила обстановку. Живо обернувшись назад, подала знак кому-то во дворе. Однако человек этот и сам появился в окне. Створки распахнулись. Недолго раздумывая, пришедший перекинул ноги через подоконник и ловко прыгнул в мастерскую.

— Здорово, товарищи! — весело сказал он, пожимая столпившимся ученикам руки.

Все это произошло так быстро, просто, естественно, что ребята, видевшие этого человека впервые, смотрели на него так, словно знали его давным-давно. Это свой, товарищ!

А Виктор был глубоко взволнован: „Товарищ Ваня… Здесь!..“

— Здорово, Виктор!

Секретарь городского комитета комсомола улыбнулся, крепко встряхивая его руку. Но инструктору почудилась в улыбке этой какая-то укоризна, ему показалось, что здесь, в мастерской, среди учеников, он менее близок товарищу Ване, чем раньше. Секретарь, между тем, не стоял на месте: он похаживал по мастерской, брал со станка какую-нибудь деталь, рассматривал, заговаривал с одним, с другим, с третьим.

— Заклепано в две заклепки? Ого! Миллиметровый винт? Каленый в масле?..

Помолодевшее лицо товарища Вани сияло, его ловкие пальцы нежно ощупывали металл, точно он держал в руках что-то живое.

— А ведь можно было бы шплинтовать вот так… — доносились до Виктора его взволнованные и непонятные слова.

Потом началось собрание.

— Перед тем как перейти к повестке дня, поговорим о конспирации, — сказал Фретич. — Члены актива уже предупреждены, что не следует держать при себе компрометирующих материалов. До последнего момента место совещания никому не было известно, кроме меня, ответственного за его организацию. Теперь, помимо нас, о нем знает еще Урсэкие, он стоит постовым.

— Это тот высокий товарищ, который направил нас сюда? — с интересом спросил секретарь. — А что это за старичок притаился внизу, у окна?

— Это дядя Штефан… Он там на случай, если произойдет что… чтобы вас укрыть, — сконфуженно и не совсем твердо ответил Фретич.

Товарищ Ваня глянул на часы.

— Урсэкие? Это не тот ли, что устраивает театр у жестянщиков? — повернулся он к Анишоре и, получив утвердительный ответ, продолжал: — Если товарищи не возражают, я предложил бы пригласить и его сюда — ведь собрание-то у нас расширенное. Он, насколько мне известно, член ученического комитета действий. Если дядя Штефан человек верный, можно, я думаю, положиться на него одного.