И голова послушно подкинула это “другое”.

Жесткие руки Бродяги на талии и затылке, грубый, опытный поцелуй, от которого сразу закружилась и улетела куда-то голова… Его тихое дыхание, его сердце, ощущающееся словно в моей груди, настолько сильно, настолько рядом… Я пылала, горела, терялась в ощущениях, глотала пересушенными губами воздух, задыхаясь, и, в итоге, вынырнула из кошмара, резко села на кровати, не понимая, сон это или уже нет.

Небольшую комнату заливал яркий свет луны, струящийся из окна.

А под окном сидел Бродяга и смотрел на меня. И глаза его в лунном свете горели так ярко, что даже не по себе становилось.

Он смотрел на меня, я — на него, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и глотнуть раскаленного воздуха.

И тут Бродяга тихо выдохнул:

— Не спится? Замерзла?

Я ничего не ответила, язык словно отнялся, потому просто кивнула. Почему-то. Хотя холода не испытывала. Эта луна, заливающая комнату, темнота в ее углах и яркие глаза огромного, темного мужчины были той самой странной, завораживающей смесью, лишающей всякого осмысления…

Бродяга помедлил, а затем спросил еще тише:

— Согреть?

Я не смогла оторвать взгляда от его глаз. И снова ничего не сумела сказать…

Просто кивнула.

Глава 23

Бродяга не ожидал, что она согласится. Ведь кивок же можно считать согласием, да? Можно же?

Он не думал, честно не думал… Да вранье! Думал! Постоянно! Каждую секунду!

Она была рядом, маленькая, перепуганная кошечка, и он внутри весь кипел, напряженный до предела, и совсем не парило то, что на руках кровь, и его такое комфортное, такое спокойное существование полетело ко всем чертям! Плевать на это почему-то…

А вот на нее, дрожащую, тихую, какую-то заторможенную, не плевать!

До сих пор перед внутренним взором ее глаза, с суженными в точку зрачками, когда силой поднял ее от своих ног, там, в дворницкой. Глянул в лицо Ляли, оценил уровень проступающего там безумия… И как-то собрался весь и сразу.

Мыслей о том, какого вообще черта он сделал, и как теперь быть, не возникало в голове. Только практические шаги, потому что сделанного не вернешь, а значит, что? Правильно. Значит, надо просчитывать дальнейшие шаги.

И самое основное: убраться с места преступления.

Понятно, что ни о каком сокрытии следов и речи не шло. Двое из парней были живы, и вешать на себя тройную мокруху он не планировал. Значит, показания они дадут, и, наверняка, будут эти показания на редкость хреновыми. Никто же из этих долбоклюев не заикнется, какого, собственно, фига они приперлись в дворницкую и принялись пугать беспомощную девочку. Нет, там явно будет что-то интереснее. Например, дворник-маньяк, редкостный мерзавец, затащивший в свое логово троих несчастных мальчиков… Ну, и так далее. С такими показаниями Бродяга до суда сто процентов не доживет. Потому нельзя ему попадаться. Ведь, если попадется, то маленькая кошечка останется совсем одна… А этого допустить ни в коем случае было невозможно.

И потому Бродяга собрался и принялся делать то, что у него получалось всегда очень даже неплохо: выбираться из ситуации с наименьшими потерями.

Машина придурков стояла незапертой, и это было удачно.

Конечно, Бродяга не до такой степени ненормальный, чтоб далеко куда-то на ней скакать, но для первого этапа сойдет.

Вторая и третья тачки нашлись тоже легко, Бродяга вспомнил навыки бандитской юности, брал не навороченные машины, а наш, отечественный автопром, который вскрывался ногтем.

Он даже знал, куда повезет по-прежнему заторможенную, явно находящуюся в ступоре и по этому поводу пугающе спокойную Лялю.

Тут недалеко от города имелась турбаза, уже не работающая, но с охранником — старым дедком-пенсионером, а, самое главное, с работающим проводным телефоном! Дедок этот жил в доме, где до недавнего времени работал дворником Бродяга, и иногда перекидывался с ним с утра парой слов и сигареткой. В доме жил сын дедка, с невесткой и внуками, а сам пенсионер только наезжал, предпочитая одиночество и независимость…

Так что Бродяга очень рассчитывал, что удастся незаметно заехать переночевать, а утром тихонько стукнуть в охранку и попросить позвонить… Кое-кому. В другой город.

Последнее Бродяге делать не особенно хотелось, потому что тяжелый разговор предстоял с друзьями, наверняка, потерявшими его… Но других вариантов не имелось.

Оставаться здесь было нереально, бросать Лялю и уходить самому — еще более нереально… Значит, только прибегать к помощи друзей детства. И надеяться, что ему не особенно серьезно предъявят за пропажу с радаров.