Вот и первая линия вражеских оборонительных укреплений. Земляной вал, колючая проволока и бревенчатые заграждения. Сахнов провел нас сквозь них. Дальше мы поползли. Немцы изредка дают пулеметные очереди, пускают осветительные ракеты, которые, повиснув в воздухе, обсыпают снег сверкающими искрами. Сахнов показал мне едва приметный холмик и зашептал в ухо:

— Это огневая точка. Там немцы. Идем на нее.

Жарко. Я задыхаюсь в своей овчинной шубе. Не скинуть ли мне ее ко всем чертям? Пот, стекая со лба, заливает глаза. Горячий пот. И почему все вокруг так горячо? Ползу по снегу, и снег тоже обжигает мне руки, нос, все тело. В бреду я, что ли?

Да, холмик и впрямь немецкая огневая точка. Она уже под носом у нас, метрах в двадцати пяти. Оттуда вылетела ракета. Мы неподвижно распластались на снегу. Под светом ракеты я увидел одного высокого немца. Одет тепло. Он потянулся, зевнул, глядя вверх на сверкающую ракету.

Ракета погасла, и снова воцарилась тьма. Скоро глаз опять привык к темноте, и я увидел немца, который отсюда, снизу, казался огромным. Сахнов шепнул:

— Держите под прицелом дверь блиндажа. Видите ее?

Не вижу. Сахнов весь исстрадался, пока я наконец разглядел дверь. Она вся в земле. Только верхняя часть чуть виднеется.

— Следите, — шепнул он, — как только дверь откроется, дайте автоматную очередь.

Потом Сахнов приник к уху Ивана Сорокина, после чего тот пополз чуть вперед, взяв правее.

Мертвая тишина. Вдалеке грохочет артиллерийская канонада. Чую теплый дух блиндажа. Наверное, огонь развели. Вот и дымком запахло… И, о ужас, захотелось спать. Кусаю язык, чтоб очухаться. До сна ли сейчас!..

Сахнов и Сорокин с двух сторон навалились на немецкого часового. Не раздалось ни звука, и я ничуть не испугался, только спать расхотелось сразу. Они пронесли немца мимо меня. Я вскочил и побежал за ними. Пленника связали, несут его на руках: Сахнов положил себе на плечо голову, Сорокин держит за ноги. Я почувствовал себя совсем лишним, и меня почему-то разобрал смех. Зажал рот, чтоб и впрямь не расхохотаться. Забежал вперед, высматривая наши следы, чтоб хоть этим быть полезным.

Очнулся я от голоса Сахнова:

— Выньте у него из пасти мою рукавицу. Уже добрались.

Я извлек большую стеганую рукавицу Сахнова, которую тот запихал в рот немцу. Сорокин развязал пленному руки и подтолкнул его вперед.

Это уже наши траншеи. Ходами сообщений к нам подбежали Кравцов и Путкарадзе.

— Что, ни с чем?

Сахнов закатился смехом, вздрагивая всем телом. Путкарадзе перелобызал нас и тотчас позвонил из ближайшего окопа командиру полка:

— Двадцать пятый, куда прикажете доставить «языка»?

Кравцов дал немцу водки.

— Пей, голубчик, чтоб в штаны не наложить… Язык у тебя, случаем, не отнялся?

Немец что-то пробурчал. Мы ничего не поняли. Он выпил водку и попросил хлеба.

Прибыл командир полка. Его адъютант нес следом радиолу…

— С ним еще и полсотни пластинок, — сказал подполковник. — Для точности ровно пятьдесят две штуки. Обещанный подарок вашему взводу.

Когда все разошлись, Сахнов попросил:

— Включите-ка этот подарочек, гляньте, работает ли? Пусть красавчик споет нам что-нибудь. Давно я не слыхал хорошей песни.

Я включил радиолу. Полный порядок, штучка что надо.

Вот играет скрипка. А вот под закоптелой бревенчатой крышей землянки вдруг раздался низкий женский голос:

Сахнов вскочил.

— Не надо, — сказал он, выключая приемник. Потом закурил и повернулся ко мне: — Интересно, у этого «языка» есть дети?

— Можно спросить.

— А в расход его не пустят, как думаете?

— Ну что ты, Сахнов! Будет жить, зачем же в расход…

Сегодня тридцать первое января. Уже месяц и три дня, как мне девятнадцать. Записи мои заснежены.

Три дня и три ночи ведем непрерывные бои. Вечер. Меня, Кравцова и еще одного лейтенанта-пехотинца вызвали в штаб полка.

— Поступаете в распоряжение первого батальона. На три дня.

— С какой целью? — спросил Кравцов.

— Узнаете на месте.

Землянка комбата совсем в снегу. Из-под снега вьется струйка дыма и копотью оседает на его белизне. Пригнувшись, вошли внутрь. Свет коптилки отбрасывает красные блики на лицо комбата. Он встретил нас невесело.

— Ну, прибыли, артиллеристы? А что это у вас такой вид, точно побитые?

— Как сказать, товарищ майор… — помялся Кравцов.

— А ничего и не говорите, — махнул рукой комбат. — Я скажу. Вот что, орлы: один из моих взводов врезался в расположение противника. Дела там у них — хуже некуда. Командир взвода убит. Затем я вас и вызвал. Кто готов заменить его?

Лейтенант-пехотинец закашлялся:

— Я бы… с удовольствием, да у меня температура…

Майор вопросительно глянул на Кравцова.