Мы движемся к Луге. К реке и городу одного и того же названия. Ленинград уже свободен. Девятьсот дней он был блокирован врагом. Начальник штаба полка сказал, что по уточненным данным в Ленинграде от голода и холода погибло шестьсот сорок тысяч человек. Это чудовищно. История подобного не знает. Люди гибли с верой, что город их будет жить.

Честь и слава погибшим!

Саша Болотин — молодой человек. Волосы русые, лицо чуть веснушчатое. Одет он в добротный овчинный полушубок.

— Сам шил, — хвалится Саша. — А шапку не-е. Шапка немецкая…

Он весело смеется.

Автомат у него тоже немецкий, гранаты — наши, нож — финский. Одним словом, партизанская экипировка. Саша Болотин и есть партизан. Он только что перешел линию фронта.

— Вы, братцы, по-быстрому проводите меня к вашему командованию.

— Да ты поел бы сначала…

Ест он с аппетитом. И весь пахнет лесом, и болотом, и еще чем-то незнакомым, партизанским духом пахнет. Их соединение действует под Лугой.

— Мы на прошлой неделе четыре моста взорвали, немцам дорогу к отступлению отрезали, — говорит Саша, торопливо глотая кашу из котелка. — А вы здорово этих гадов гоните!..

В Ленинградской области, в тылу у врага, действует много партизанских отрядов. Они объединяют тридцать пять тысяч человек.

— И столько же примерно погибло в боях, — уточняет Болотин. — До самой Нарвы нет ни одной деревни — все сожжены. Фашисты все сметают на своем пути.

— Знаем, — говорит Сахнов. — Мы тоже их сметем.

Саша Болотин закурил, поблагодарил за угощение и ушел.

Напротив нас стоят две немецкие армии: восемнадцатая — в правом крыле и шестнадцатая — в левом. С их солдатами мы «знакомы» еще с начала сорок второго года. Они с тех пор конечно же не раз пополнялись новыми войсками из Европы.

К нам перебежали шестеро.

— Французы!.. — кричали они.

Это и правда были французы. Немцы мобилизовали их и бросили против нас.

— Штык в земля! — говорят они на ломаном русском языке.

Это значит, что они не воюют. Один из французов все повторяет:

— Я родственник генерала де Голля.

Имя генерала де Голля нам уже известно. Мы знаем, что он воюет против фашистов, ну и, выходит, союзник наш.

Мы отправляем французов в тыл без сопровождающих: сами найдут дорогу…

Самолеты наши очень нас радуют. Как их стало много! Беспрерывно, и днем и ночью, снуют они над нами. На запад летят, полные груза, а возвращаются налегке.

Наше крупное наступление на берегах Волхова началось четырнадцатого января. Наступает и наш, 261-й стрелковый полк, входящий в состав 59-й армии Волховского фронта. Дивизия у нас старая — вторая стрелковая, в ней еще два полка: 200-й и 13-й стрелковые. Сахнов говорит:

— Хорошо, хоть наша рота не в тринадцатом полку.

— А чем тринадцатый хуже? — удивляюсь я.

— Да больно число нехорошее…

Мы уже начинаем мечтать о славе. Это доброе знамение. Страхи, выходит, прошли.

Командует нашей Пятьдесят девятой армией генерал Иван Коровников. Мы все знаем и любим его. Одному из поваров нашего полка он даже часы подарил: прибыл как-то на позиции, осмотрел укрепления и затем отведал солдатской еды. Она ему очень понравилась, и генерал, сняв свои золотые часы, надел на руку повару Шитикову.

Шитиков северянин, из-под Мурманска. Говорит, что ни разу в жизни не видел винограда. Он слегка прихрамывает. Был ранен в сорок первом, но не захотел демобилизоваться. Подарок генерала он отправил домой, жене.

— Кто знает, останусь ли жив… Пусть тогда будет памятью детям и внукам, как свидетельство воинской доблести нашей шитиковской фамилии…

Стоим в густом лесу. Мои солдаты валят деревья — укреплять землянки изнутри. Зубья пил тупятся, ломаются.

— Шуточное ли дело, каждое дерево нашпиговано железом, — говорит Сахнов. — Из чего только в будущем люди станут строить?..

Роем траншеи и укрепления. Места болотистые, через полметра выступает желтая вода. Выручают опять деревья: ветками хвои устилаем и землянки и траншеи. Ими кроем шалаши. Все деревья вокруг нас похожи на колонны полуразрушенного города — такие они оголенные…

Гитлеровцы бегут.

Подступаем к Луге и Уторгошу. Командир полка выслал нас на рекогносцировку. Впереди шел рядовой Герасимов. Вражеский пулемет в упор расстрелял его. Мы едва успели распластаться на земле.