— Черта с два!

— Так ты не ее Хозяин? Что ж ты мне мозги пудрил, братец?

— Я и не говорил, что я… — начал Славик, а Варвара Спиридоновна, уже не обращая на него внимания, махнула троице:

— Адана!

Спустя несколько минут дверь была весьма аккуратно снята с петель, и Славик увидел вскарабкавшуюся на бачок унитаза Матильду. Одной рукой она придерживала рюкзак с вещами не в себе, надетый для надежности спереди. Благообразный пожилой джентльмен молча прыгнул на нее, они сцепились в воздухе и покатились по полу прямо под ноги товарищу второжительнице. Варвара Спиридоновна, брезгливо приподняв длинную юбку, перешагнула через рычащий клубок. Девочка-подросток засучила рукава и с явным удовольствием присоединилась к драке. Юноша, потупив взгляд, оставался на месте.

— Шмидт! — тоном учительницы, вызывающей к доске двоечника, окликнула его Варвара Спиридоновна.

— Женских кадавров бить не полагается… — тихо ответил Шмидт и не шелохнулся.

У Славика кружилась голова, и он, опершись о стену, вяло требовал немедленно все это прекратить. Наконец Матильда оказалась распростерта на полу, с крепко прижатыми к обшарпанному паркету руками и ногами. Она вцепилась в ручку рюкзака зубами и тяжело дышала.

— Где твой Хозяин? — спросила товарищ второжительница.

Матильда молчала. Варвара Спиридоновна неторопливо опустилась на колени и, нащупав под спутанными волосами мочку ее левого уха, с силой вдавила в нее острый, пожелтевший от табака ноготь. Матильда зашипела, потом еле слышно заскулила сквозь стиснутые зубы.

— Где твой Хозяин? Что ты с ним сделала?

— Ничего! — Матильда наконец выплюнула ручку рюкзака, и его тут же забрала девочка-подросток. — Он отпустил меня! Распечатал склянку! Я свободная!

— Свободной ты, милочка, станешь тогда, когда прекратишь эксплоатировать человеческую плоть, — Варвара Спиридоновна, не отпуская ухо, повернулась к Славику: — Это одна из немногих точек, где они хорошо ощущают боль. Еще древние китайцы открыли. Слыхал про акупунктуру, братец?

— Оставьте ее, — морщась от сочувствия, попросил Славик. — Она правду говорит. Матильда хорошая. Она… она мой друг.

Троица захихикала, пенсне Варвары Спиридоновны насмешливо блеснуло.

— Ты представления не имеешь, что она такое на самом деле.

— Имею, и очень даже! Она гахэ, и эти ваши тоже… — Славик махнул рукой в сторону троицы. — Я все знаю, я видел, как она светится…

Все замолчали и уставились на Славика, стихло даже свистящее дыхание поверженной Матильды.

Потом Варвара Спиридоновна встала, положила руку на плечо шарахнувшемуся от нее Славику и вдруг принялась вертеть его в разные стороны, похлопывать и трепать по щекам, как это обычно делают родственники из дальних городов, впервые за несколько лет видящие племянника или внука.

— Ну разумеется, — приговаривала Варвара Спиридоновна, задирая Славиков небритый подбородок, чтобы придирчиво рассмотреть горло. — Живой. Совершенно живой юноша, просто чуток обгоревший. И с чего я взяла, что ты ее Хозяин? Да, братец? Ты ведь у нас живой, из первожителей?

— Вроде да. — У Славика от всех этих вращений и встряхиваний опять закружилась голова.

— Ох, грехи наши тяжкие, — вздохнула Варвара Спиридоновна, как будто совсем не обрадованная тем, что Славик живой. — Пойдем-ка, братец, потолкуем.

Увлекая Славика в пропыленные глубины коридора, она кивнула через плечо ожидающей троице:

— Займитесь коллегой да сообразите нам закусок. И чаю…

— …с вашим лекарством! — звонко закончила девушка с розовыми волосами, все еще сидевшая на ногах извивающейся Матильды.

— Верно, милочка. С коньяком.

***

Имена троицы несведущему человеку могли бы показаться анекдотическими кличками, придуманными в несколько старомодном вкусе. Прыщавую и еще по-детски пухловатую девочку с розовыми волосами, ближе к пробору обнаруживавшими природную пепельность, звали Вeсна, и она настаивала именно на таком ударении. Она ушла соображать закуски для товарища второжительницы. Болезненно тощий, почти двухметровый, конфузливый до слез юноша Шмидт за глаза звал ее по-домашнему Веснушкой. Самого его так и звали — Шмидт, без уточнения, имя это, фамилия или прозвище. Благообразный пожилой джентльмен то и дело называл его вдобавок юнкером, и по насмешливым огонькам в его аристократически голубых глазах было очевидно, что он так дразнится. Сам джентльмен протянул Матильде руку с обгрызенными до мяса ногтями и, грассируя, церемонно отчеканил:

— Андрюша.

Впрочем, уж Матильде-то было прекрасно известно, как затейливо тасуют скучные человеческие имена плененные монады, когда дело доходит до выбора. Как-то, еще в Париже, ей встречался мелкий и пугливый фамильяр-посыльный по имени Навуходоносор, который то ли действительно забыл, почему взял себе это имя, то ли стеснялся сказать.

Матильда тоже представилась, пообещав испортить кадавра любому, кто вздумает назвать ее Мотей, и уселась на край кровати, зорко следя за оставшимся в углу рюкзаком. Его еще никто не открывал, и Матильда надеялась вернуть свой ценнейший груз прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что рюкзак набит вещами не в себе. Но Шмидт, Андрюша и вернувшаяся чуть позже Весна даже не смотрели в сторону рюкзака. Усевшись рядком и подталкивая друг друга локтями, они с жадным любопытством разглядывали Матильду и трещали наперебой. Как видно, в их химкинском уединении давно не происходило никаких событий.

Троица рассказала, как Варвара Спиридоновна с Андрюшей отправились в пустынный семичасовой осколок — они называли его мертвым осколком — в надежде чем-нибудь поживиться, ведь туда часто выкидывают хорошие, почти не испорченные вещи. И нюхач Андрюша учуял живой людской дух, забегал по пустыне в поисках источника, заметил двойную цепочку следов и пошел по ней…

— Зачем тебе этот крум? — удивленно топорщил седые усы Андрюша. — И где твой Хозяин? С ним что-то случилось?

Матильда хмуро помолчала, с деланым интересом разглядывая десятилетней давности настенный календарь с мультяшным щенком, потом вздохнула: