По окончании Института бизнеса в компанию отца Литвинов не пошел. За четыре года обучения он, конечно, изучил бизнес-схему НИС-групп вдоль и поперек благодаря прохождению практики. Однако душа к строительному бизнесу у него не лежала. И, когда пришел момент об этом поговорить, то Николай без всяких увиливаний заявил: «Я изучил бизнес-администрирование только потому, что ты мог лишить меня хоккея. Как видишь, я не бездарность, а мои игры вовсе не бессмысленные. В НИС-групп я по-прежнему не горю желанием работать».

Такое заявление удивило Александра Юрьевича. Почему-то он был до последнего уверен, что обучение в институте и прохождение практики в его компании заставят Николая одуматься и пробудят в нем интерес к семейному бизнесу. Однако ошибся. Тогда Александр Юрьевич был просто вне себя от злости, что разливалась по венам, словно яд. И Николай считал по его выражению лица эту ярость, но не отступил. Он пояснил, что условием сделки было окончание Института бизнеса, но не работа в компании. Уверил отца, что заплатит университету неустойку за отказ проходить распределение, которое по умолчанию шло при поступлении на бюджет, за счет средств, заработанных в МХЛ.

Заставив шестеренки в мозгу шевелиться, Литвинов старший призадумался и возобновил в памяти вечер пятилетней давности. Осознал, что сын действительно выполнил условия их договора, но мириться с этим не хотел, потому в июне этого года выдвинул новое условие: «Хорошо. Ты будешь играть в хоккей. Но к нашему договору добавляется новый пункт: пока ты делаешь успехи, я не трогаю тебя. В этом году ты переходишь в КХЛ. Пусть так. Но ты будешь тренироваться днями и ночами, позабыв о личной жизни. Любовь притупляет и ослепляет. Если я увижу, что ты используешь не весь свой потенциал и филонишь, я заберу тебя в НИС-групп. А дорога в хоккей для тебя будет навсегда закрыта».

Николай не знал, сколько пробыл в лежачем положении. От неподвижности его тело замлело. Руки и ноги уже им уже не чувствовались, потому Коля поднялся с кровати и подошел к панорамному окну. Завернув плечи назад, он прикрыл веки. Перед глазами мелькнул июньский вечер, когда Александр Юрьевич дополнил их сделку новым требованием. И Колю резко передернуло. Ком подкатил к горлу. Легкие сковал тугой обруч. Он попытался успокоить нарастающую тревогу, но воздуха вдруг стало недостаточно. Сжал пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Закусил нижнюю губу до крови и пнул ногой пустое пространство перед собой.

Литвинов знал, что их отношения с отцом никогда не были нормальными. Любовь и уважение родителя не заслуживают трудом и потом, как это делал он. Эти критерии идут по умолчанию после рождения, иначе это ненормально и неправильно. Хотя ему сложно было судить о нормальности, ведь иной модели детско-родительских отношений он не видел. И на мгновение ему стало интересно, как Леша Миронов ведет себя со своим отцом, адекватны и здоровы ли отношения между ними. Конечно, Коля знал, что и у Леши с родителями бывают разногласия. Но доходят ли эти размолвки до точки максимального накаливания, как у него с отцом? Вряд ли.

Из раздумий Николая отвлек рингтон мобильника. Распахнув веки и разжав пальцы, он чуть развернул корпус, глазами выискивая мобильник. Вибрация от звонка отдавалась в ноги, и он понял, что телефон у него в кармане. До того отец выбил его из колеи, что Николай находился в прострации и с трудом осознавал действительность. Он потянулся за телефоном и, едва мобильник оказался в руке, увидел на экране подсвечивающееся имя «Леша Миронов». Потянул ползунок вправо, и начался отсчет секунд разговора. Коля приложил телефон к уху и выдавил из себя:

— Слушаю.

— У-у-у, по голосу слышу, что у тебя что-то случилось. Неужели отец пришел в бешенство? — спросил Миронов.

Литвинов и не знал, что ответить. Он никогда не обсуждал свои взаимоотношения с отцом с Лешей. Не потому, что сомневался в их дружбе. Коля знал, что Миронов поддержит его в любой ситуации. Просто с раннего детства потерял веру в людей и выстроил стену, сквозь которую пробиться не удалось еще никому. Все, что касалось дома, было под запретом. Единственным человеком, кто более менее понимал взаимоотношения в семье Литвиновых, был тренер. Хотя и тот обладал поверхностными знаниями.

Николай присел на край кровати и уставился на внутреннюю сторону левой ладони. На коже до сих пор оставались красные лунки, отпечатавшиеся от ногтей. Он попытался избавиться от них массирующими движениями большим пальцем, но вспомнил, что с минуту молчит и что надо бы что-то ответить.

— Я в порядке, — ответ вышел сухим, потому Коля добавил: — Просто устал.

— Не знаю, почему я тебе не верю. Но ладно. Я хотел вытащить тебя из дома, но чувствую, что ты откажешь сейчас.

— Верно. Леш, я благодарен тебе, что ты пытаешься поднять мне настроение после нашего проигрыша. Но я правда устал. Завтра у нас утром тренировка. Надо бы выспаться и подготовиться к разбору полетов.