Общаюсь с Арсением Тарковским, он очень заторможен, но все же расспрашивал, когда Андрей был у нас и о чем беседовали. Слушал безучастно. Наверно, я неинтересно говорил, потому что, когда его жена Озерская стала читать принесенную мною английскую рецензию на "Бориса Годунова", он оживился и что-то спросил. Озерская по-прежнему красива. Рассказала, что с нею в 1953 году заключили договор на перевод "Унесенных ветром", а напечатали только в 1983 году, через тридцать лет! И продавали только в валютном магазине. А на валюту имеют право покупать только иностранцы - а зачем она им на русском языке? Очередной кретинизм.

В столовой за разговором я сказал, что Пунина посадили в 1949 году.

– Посадили? За что?
– спрашивает Евгений Габрилович.

– Как "за что?" За что у нас сажали?

– Нет, но должна же быть какая-то причина, - допытывается он.

Я потерял дар речи. Что он - с ума сошел?

17 апреля. Поразило меня стихотворение Юлия Даниэля "ДОМ":

В окно я глянул и увидел дом.

Обычный дом - немыслимое чудо...

И дальше описывается действительно обычный дом напротив и обычная жизнь, которую он наблюдает в освещенных окнах, все так буднично, просто, ничего особенного, жизнь как жизнь. И вдруг!

И алые частицы этой жизни

Сквозь кладку стен, как запах, проходили,

Летели сквозь зашторенные окна

Ко мне, ко мне, к откинутой фрамуге

Окна, перед которым я стоял,

На стол взобравшись. Целых полминуты

Я прикасался к человечьей жизни.

Потом я спрыгнул на пол. Вот и все.

...Я знаю, что неловки эти строки,

Что мой товарищ глянет неподкупно,

Серьезно покачает головой

И скажет мне: "А что, как это проза,

Да и плохая?" - "Да, - скажу я, - да!

Плохая проза. Хуже не бывает..."

Вот это "Потом я спрыгнул на пол" в конце большого стихотворения меня так же потрясает, как "если на дороге куст встает...", и я ставлю это произведение в один ряд с великими стихами русских поэтов.

21 апреля. Валерик Головицер прислал некролог о смерти Роберта Джофри. Мучительный рак печени на фоне спида. Ужасно! Мне жаль его - человек славный и талантливый. Я давно пленился его хореографией, он пару раз приезжал в Москву и Ленинград, я ходил на все его спектакли, мне они очень нравились. Валерик, как балетоман, познакомился с ним в Москве и привел его к нам на Часовую вместе с Машей Марецкой, она переводила. Это было экспромтом, у нас осталось полгуся со вчерашнего обеда, и Роберт обрадовался, так как оказалось, что Рождество и он все думал: где бы ему съесть рождественскую индейку? Тут мы и подвернулись с гусем. Очень весело провели время.

Потом в Нью-Йорке я был пару раз у него в гостях, он жил в очень артистической квартире в Гринвич-вилледж, и был на премьере его балета из миниатюр, стилизованных под начало века с полногрудыми танцовщицами в пышных юбочках и шляпках, а одна была драматическая сцена с немолодой женщиной, умирающей от несчастной любви. После премьеры мы ужинали компанией в ресторане и непонятно как изъяснялись, но много смеялись, а на другой день я улетал и он принес в отель подарки для Инны и Валерика с женой. А во второй мой приезд в Америку мы ужинали с ним и со Шмаковым в артистическом ресторане, он пригласил зайти к нему через день. Мы пришли с Геной, но его не было дома и его мажордом(?) нам даже не открыл дверь, а через окно с нами переругивался, и мы, плюнув и разозлившись, ушли в унижении. Правда, на следующий день Роберт позвонил, что-то объяснил Гене и прислал за нами шофера, и мы приехали к нему, смотрели массу фотографий, которые нужны были Гене для каких-то публикаций. Помню замечательные фото Артура Пенна - сцены из его постановок и отдельные исполнители.

Когда Валерик эмигрировал в Америку, Роберт дал ему приют у себя в театре: помог с работой и связями. И еще раз мы виделись в Москве, уже на новой квартире, после спектакля, где по-немецки очень хорошо пела дородная дама и танцевали в фижмах. Роберт пришел с директором какого-то балетного фестиваля, который с большим аппетитом ел молодую картошку, и вдруг я узнал в этом директоре того самого мажордома(?), что с нами препирался у дома Джофри, и я чуть не спустил его с лестницы...

Какая ерунда вспоминается, какие мелочи оживают на окраине памяти, несмотря на печаль от ухода талантливого человека, о котором можно вспомнить что-нибудь более достойное... Остались у меня от Джофри впечатления от его спектаклей, несколько фотографий - в том числе он у нас дома - и огромный золотой альбом о Нижинском, им подаренный.

26 апреля. Сегодня меня снимали для программы "120 минут" возле Музея в Гендриковом. Разруха. Домик со всех сторон обступили высотные дома. Внутри мебель вверх дном. Но стараются сохранить ее. Положение безнадежное затяжное. Книголюбам не дают помещения, вернее дали, но жильцы не выезжают. Когда книголюбы уедут, пройдет минимум два года, а то и четыре, прежде чем откроют мемориальный музей.

P.S. 1997. Ничего не изменилось, разруха еще страшнее.

4 мая. В ВТО потрясающая выставка недавно умершего художника Петра Белова. Он был художником в ЦТСА, но для себя писал совершенно другое. И вот это "совершенно другое" убивает наповал. Антисталинская живопись, даже не знаю, как охарактеризовать, но оторваться невозможно.

"Беломорканал".

"Мейерхольд".

"Вся жизнь".

"Песочные часы" и т.д.

Пойдем смотреть еще. Народу - уйма.

7 мая. В "Литературке" душераздирающая статья "Допросы" - о Мейерхольде, Кольцове, Бабеле. А на днях в "Правде" невыносимо о В. Примакове.

Замечательно "Чевенгур" Платонова.

16 мая. Прочел у Цветаевой: "Не презирайте "внешнего"! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана - не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного..." Стараюсь.