Он музыкален, учился в музыкальном училище (окончил еще медицинский, работал на "скорой помощи"). Голос хороший, мощный, а когда через усилитель то слышно за версту. Медные трубы он не прошел, гонор огромный, и многие коллеги его не любят. Он сказал мне, что не станет сниматься, если в картине будет Окуджава. А Окуджава спросил - будет ли Розенбаум? Обоим я сказал неправду и буду снимать того и другого. Бог и зрители меня простят...

Сегодня в гигантском спорткомплексе "Измайловский" у него ДВА концерта. Первый - в 15 часов, а он прилетел из Симферополя в 14.30. И прямо из машины на сцену. Поет с предельной отдачей. На первом концерте я наметил, что именно снимать, снимали на втором.

Розенбаум - новое колено в бардовском жанре. Он себя не называет таковым, но если учесть, что бард - это поэт, который поет свои песни, то он таковым является. А что новое колено - так он ни на кого не похож. Барды, которые поют хорошо, собирают полные залы и получают за это деньги. Те же, что поют плохо, бездарные песни, да еще детонируют - те поют друг перед дружкой и хотят сниматься.

"То, что слишком глупо, не говорят, а поют" (Вольтер).

8 июля. Сегодня по ТВ еще раз "В огне брода нет". Это моя любимая картина - и по смыслу, по необычности героини, по режиссуре, по игре Глузского и особенно замечательной Чуриковой. О чем и сказал ей, встретив у нас на Икше в поле.

От Головицера открытка из Нью-Йорка с Марлен Дитрих в фильме "Желание", который я видел лет сорок назад. Пишет, что Шмаков очень плох, и надеется, что мы в полном здравии и, сидя в ромашках, по-прежнему наблюдаем за белыми пароходами. Наблюдаем.

13 июля. Снимал Булата Окуджаву. Каждый раз убеждаюсь, какой он замечательный. В самом начале, в пятидесятых, когда он был еще не знаменит, Л.Ю. пригласила его и просила петь. Это было прекрасно - он пел много и охотно, многие песни я уже знал наизусть по записям. Она подарила ему какие-то книги с надписями и коробку шоколада. Потом они несколько раз перезванивались, а когда она получила диск из Франции с его записями, то он к ней приехал за ним, ей прислали два экземпляра, она специально попросила для него.

Как-то, слушая его запись, она сказала: "Как он все знает про любовь!"

У него очень симпатичная квартира - масса книг и всяких грузинских вещей ковриков, утвари. Висит много фотографий, что я так люблю - родные, друзья, писатели. Большая терраса вся в зелени. Мы с ним говорили о Лермонтове, которого он считает в какой-то степени бардом - ведь он тоже пел свои стихи под гитару. И вправду - почему нет? Потом говорили о "Курсиве..." Берберовой, у него на столе я увидел ее зарубежное издание, с закладкой. Он ее читает, и ему нравится.

Спел две очень, конечно, хорошие песни. Потом его жена угощала нас на террасе. Он удивительно спокойный, любезный, искренний.

15 июля. Был у нас Жан Риста, душеприказчик и наследник Луи Арагона. На нем я увидел золотой перстень с топазом, который носил Арагон. Арагон купил его у антиквара, как кольцо Байрона - с какими-то документами, подтверждающими сей факт. Незадолго до смерти, когда Арагону стало плохо, он отдал кольцо Риста, но просил, чтобы тот надел его только после смерти Арагона.

У Риста трехэтажный дом под Парижем, набитый книгами, мебелью и картинами Арагона и Эльзы, в числе которых и картина Пиросманашвили, которую разыскивают грузины.

Жан Риста в последние годы был секретарем Арагона, сейчас занимается его изданиями, время от времени печатает отдельные номера прокоммунистической газеты "Леттр Франсез". Эльзу он не знал, но, по его словам, ее авторские права принадлежат ему. Однако ни мне, ни Бенгту Янгфельду, который издавал переписку Эльзы с Маяковским, он эти права не показал, хотя мы просили его несколько раз, Бенгт даже через адвоката.

Ему около сорока лет, он красивый, но хитрый и скользкий. В 1986 в Париже он меня принимал хорошо, но мы к нему относимся с недоверием и не любим его.

20 июля. Были в гостях у Игоря Виноградова, они принимали Мариолину с сыном. Сын взрослый, архитектор, в восторге от московской архитектуры модерн (югенд), но в ужасе от Москвы.

В июльском номере "Детской литературы" опубликована часть маминых воспоминаний.

Потрясающая документальная повесть Жигулина "Черные камни" - о заговоре воронежских школьников против режима в 1946-1953-м годах.

В той же "Звезде" беседа Сталина и Жданова с ленинградскими писателями и редакторами, которая послужила основой для Постановления об Ахматовой и Зощенко. Не говоря о невежестве, поражает, как все писатели дружно закладывали друг друга.

Тягостное впечатление от опубликованной в "Московских новостях" беседы Сталина с Эйзенштейном о второй серии "Ивана Грозного". Понятно, почему вскоре разорвалось сердце Сергея Михайловича. Давно было понятно.

Тонем в печатном слове. Замечательная повесть "Факультет ненужных вещей" Домбровского.