Вот эти восхищения меня всегда раздражали. И еще то, что она разыгрывала из себя мальчишку-сорвиголову, «своего парня». Это вроде того, что некоторые женщины ходят в брюках, а им это не идет…

И потом, она все время цапалась с моей матерью. Она считала мать мещанкой… На первый взгляд, она была права. Моя мать любила сентиментальные фильмы, отмечалась каждую неделю в очереди за каким-то гарнитуром и совершенно не переносила, чтобы был грязный пол. Она дала бы мне за пролитое молоко… Но это была моя мать, и я плевал на то, что Галя считает ее чистюлей и мещанкой. Впрочем, Галя все-таки пришла на похороны матери, хотя мы уже были с ней в ссоре.

Она сказала, что будет приходить ко мне каждый день и будет мне готовить. Она умела и любила быть чуткой.

Да, видно, я не засну. Пойти, что ли, погулять? С ребятами не хочется. Будут опять советовать пойти в вечернюю школу, будут говорить: «Ничего, держись молодцом». Они хорошие люди, но зачем мне их уговоры. Я и так молодец, я и так поступлю в вечернюю школу. Только через год, когда привыкну к производству и не буду так уставать.

Куда же пойти? В комнате грязно, отвратительно. Надо все-таки прибрать. И вообще она стала огромная, пустая. Это оттого, что я продал буфет. Гигантский, сверкающий пузатый буфет, похожий на директора нашей школы. Ох, как я мечтал от него избавиться! Но когда продал, комната что-то потеряла. Он всю жизнь был здесь, этот буфет. Я родился — он уже был здесь. Я начал ходить и цеплялся за него. Отец ушел на фронт, и его письма лежали на верхней полке, под какими-то расписными тарелками. Буфет был священным местом, куда мне не было путей. Он запирался на ключ, на большой резной золоченый ключ, который я потерял. За это буфет оценили чуть ли не на 100 рублей дешевле, как вещь «с дефектом». Наверное, я нехорошо поступил, что его продал. Мать бы обиделась. Это был ее буфет. Он всю жизнь жил с нами. Но мне нужны были деньги. А без буфета совсем другая комната. Не мамина. Моя. Грязная, большая, «холостяцкая», как говорят в таких случаях.

Я встал и прошелся по комнате. Пойти, что ли, к Генке? Во мне поселился, очевидно, «микроб вечера». Это Галино выражение. Особый такой микроб, он попадает в организм весной, во время экзаменов, и жжет и гонит на улицу — бродить, слоняться, читать афиши… терять попусту время…

Галя… Пожалуй, я все-таки не удержусь. Пожалуй, я позвоню ей.

«Галя! — скажу я ей. — Здравствуй! Это я».

«Куда ты пропал? Вот чудак», — ответит она.

«Так просто… Я был занят», — скажу я.

«Знаем мы твои занятия», — усмехнется Галя.

«Пойдем в кино? Хочешь? Или в парк… В шашлычную. У меня есть деньги. Я их заработал сам. Будем пить мартовское пиво».

«Пойдем, — ответит она. — Я уже соскучилась по тебе. Только не в шашлычную. У тебя опять не хватит денег, и мне будет стыдно-стыдно…»

Нет, не то. Она скажет по-другому. Она скажет:

«Я не хочу идти с тобой в парк, я не хочу идти с тобой в кино. Зачем, собственно? И вообще кто ты такой? Недоучка, бросивший десятилетку перед экзаменами на аттестат. Где ты работаешь? Где? Завод замочных изделий? Мое сердце и так на замке, для тебя, конечно. А для него оно открыто — он ведь умница, гениальный физик».

«А, это маленький такой, с голым черепом? — спрошу я. — Это тот, что похож на крысу?»

«Просто у него выпадают волосы. У всех, кто много думает, выпадают волосы», — ответит Галя.

Нет, так она не скажет, конечно. Ее не испугают мой завод замочных изделий и неполное среднее образование. Она не такая.

«Просто я люблю его, — скажет Галя. — Он лысый, маленький, но я его люблю. Что ж тут поделаешь?»

Я встаю и открываю дверь. Подхожу к телефону. Я совершенно спокоен.

— Алло? — Это мужской глуховатый голос.

— Галю, пожалуйста!

Секундная пауза. Сейчас он поинтересуется, кто ее спрашивает. Нет, не спросил.

— Одну минуточку, — вежливо говорит мужской голос.

Пауза. Шорохи. Тишина.

— Я у телефона, — говорит Галя быстро, задыхаясь, будто она только что вбежала в квартиру и не успела снять пальто.

Пауза. Молчание. Очевидно, не сразу поняла, кто это «я».

— Здравствуй, Витя… Ты совсем исчез.

— Я был занят… Я много работаю.

— Где же ты работаешь, Витька?

— На заводе… Нет, не на автомобильном. На заводе замочных изделий.

— О, это, наверно, интересно, — без тени иронии, с энтузиазмом говорит она.

— Нет, это не так уж интересно, как кажется, — говорю я и чувствую, что впадаю в неправильный тон.

— Ну, а как ты… вообще… Трудно с непривычки? Как проводишь свободное время?

— Хорошо. Играю в волейбол, баскетбол, настольные игры. Но особенно увлекаюсь танцами. Знаешь, у нас на заводе замочных изделий все увлекаются бальными танцами.

Наверное, обидится и повесит трубку. Какой я идиот!

Пауза. Встревоженный, участливый голос, этакий «материнский»:

— Что с тобой… Ты мне не нравишься.

— Со мной ничего… Я тебе никогда не нравился… А как твой физик? Он сделал открытие?

Сдержанный голос, с достоинством:

— Я сделала открытие, что ты очень изменился.

— До свиданья, Галя… Я из автомата. Тут стучат.

— Может быть, зайдешь к нам? Мы будем рады.

— Я тоже буду рад. До свиданья.