Шрифт:
Соседствующие с Кавказом Турция и Иран тоже удивляли схожестью некоторых традиций и культурных особенностей.
«Если бы иранские шахи пришли в Дагестан не с огнём и мечом, — писал Расул Гамзатов, — а с мудростью Фирдоуси, с любовью Хафиза, с мужеством Саади, с мыслью Авиценны, им не пришлось бы убегать без оглядки. В Нишапуре я посетил могилу Омара Хайяма. Там я подумал: “Мой друг Хайям! Пришёл бы ты к нам тогда вместо шаха, с какой бы радостью приняли тебя народы гор”».
73
Перевод Л. Дымовой.
Он не писал «отчётных командировочных» стихов, писал лишь то, что само выливалось в строки, что накопилось в душе. Позже за книгу стихов об Иране Расул Гамзатов получил премию имени Фирдоуси. Об этой книге он говорил Далгату Ахмедханову:
«Никогда не ставил себе целью написать стихи о той или иной стране. Если бы они рождались по такому принципу, то сейчас я мог бы, вероятно, показать вам пятьдесят книг о пятидесяти странах, в которых довелось побывать... В Иране я бывал трижды, и если из-под пера вышли стихи, то навеяны они были, как всегда, размышлениями о жизни, о людях, о Родине, о том, насколько мои иранские впечатления перекликаются с Дагестаном. Иначе ни для читателя, ни для меня они не представляли бы ценности. Самый верный судья — время. Разве мало было написано стихов о зарубежных странах? И что они теперь? Мы помним лишь те из них, что, рассказывая о чужих землях, поют о Родине поэта. “Катюша” Исаковского сама покорила весь мир, потому что эта песня о Родине... И ещё можно сказать, что эта книга соответствует моему творческому возрасту и не случайно названа — “Последняя цена”. Она содержит размышления о цене нашей жизни, любви, дружбы. Вспомним, как торгуются на восточном базаре... Вроде уже сторговались, но покупатель ещё и ещё спрашивает: а какова последняя цена? И продавец уже ударил с ним по рукам, а всё повторяет: ладно, но вот товару последняя цена... Торгуются и бедные, и богатые: дешёвый товар хотят продать подороже, а дорогой купить подешевле. Всех волнует последняя цена... Какова последняя цена всему, что есть в нашей жизни? Нет, если бы это были чисто персидские стихи, они бы не стоили и копейки на тегеранском базаре. Для меня они — и дагестанские, и общечеловеческие».
Страны отличались друг от друга, но сами люди были везде похожи. Казалось, переодень их в дагестанскую одежду — не отличишь. Даже среди европейцев он видел людей, удивительно напоминавших его друзей и знакомых. Разными были условия жизни. В поверженной недавно Германии люди жили заметно лучше, чем в победившем СССР, и не только в Германии. Было о чём призадуматься государственному деятелю Гамзатову. Но поэт Гамзатов видел желание людей жить в мире, забыть тяжёлое прошлое, все на свете хотели любви и счастья.
В Японии читал стихи свои На языке родном — в огромном зале. — О чём стихи? — спросили. — О любви. — Ещё раз прочитайте, — мне сказали. Читал стихи аварские свои В Америке. — О чём они? — спросили. И я ответил честно: — О любви. — Ещё раз прочитайте, — попросили. Знать, на любом понятны языке Стихи о нашем счастье и тоске, И о твоей улыбке на рассвете. И мне открылась истина одна: Влюблёнными земля населена, А нам казалось, мы одни на свете [74] .74
Перевод Л. Дымовой.
Когда Луиза Ибрагимова в интервью с Гамзатовым спрашивала, не мешало ли ему незнание языков, он отвечал, что вполне полагался на переводчиков, а что касается самих языков, то он предпочитал вслушиваться в музыку речи: «Меня волнуют звуки чужой речи, мне доставляет удовольствие вслушиваться в непонятные слова, мне нравится бывать в театрах, на концертах, хотя на сцене и говорят на чужом языке. Вслушайтесь в испанский, итальянский... По-моему, все языки красивы».
...И две мулатки песню пели, В словах искрились угольки, Горячих губ, что пламенели, Слегка белели уголки. Пленён был песней этой сразу И оценил её чекан Я — горец, преданный Кавказу, Перелетевший океан [75] .75
Перевод Я. Козловского.
Из Индии он писал Твардовскому:
Ни облачка над улицами города, И, кажется, что выцвел небосвод. Шумит Бомбей и, захмелев от голода, В тарелках щедро солнце раздаёт. Пью только чай и охлаждаюсь соками, Жара похожа на сухой закон... [76]В беседе с Таисией Бахаревой дочь поэта Патимат вспоминала: «Ещё помню, как, возвращаясь из зарубежных поездок, родители привозили нам подарки. Мы всегда с трепетом ожидали их приезда. Папа никогда не покупал одежду, а дарил нам сувениры из разных стран. У него в кабинете висела индонезийская кукла-марионетка, стояли там и японские деревянные куклы».
76
Перевод Я. Козловского.
В ЦАДА, К МАТЕРИ!
Где бы ни был Гамзатов, его всегда тянуло на родину, в Цада. Там, среди родных гор, его всегда ждало вдохновение. Там, несмотря на свои регалии, он с волнением ждал, что скажут старики о его стихах. Стать знаменитым труднее всего на родине — в верности этой истины он убеждался снова и снова. Но когда Расул Гамзатов переступал порог отчего дома, сердце его трепетало от радости — радости встречи с матерью.
77
Перевод Н. Гребнева.
Хандулай всё ещё носила траур по сыновьям и мужу. И приезд сына был для неё теплом, согревавшим опечаленное сердце. Она слышала его по радио, читала о нём в газетах, но ей, как и всем другим матерям, больше всего хотелось, чтобы он оказался рядом.
Мальчишка горский, я несносным Слыл неслухом в кругу семьи И отвергал с упрямством взрослым Все наставления твои. Но годы шли, и, к ним причастный, Я не робел перед судьбой, Зато теперь робею часто, Как маленький, перед тобой.