На встрече с творческой интеллигенцией в Кремле Хрущёв обрушился, в основном, на писателей. Когда выступал Андрей Вознесенский, Хрущёв уже не мог спокойно слушать и переходил на крик:

— Нет, довольно! Можете сказать, что теперь уже не оттепель и не заморозки — а морозы. Да, для таких будут самые жестокие морозы!

— Я не могу спокойно слышать подхалимов наших врагов. Не могу! Я не могу слушать агентов!

— Здесь вот ещё агенты стоят. Вон два молодых человека, довольно скептически смотрят. И когда аплодировали Вознесенскому, носы воткнули тоже. Кто они такие? Я не знаю. Один очкастый, другой без очков сидит.

— Мы создали условия, но это не значит, что мы создали условия для пропаганды антисоветчины!!! Мы никогда не дадим врагам воли. Никогда!!! Никогда!!!

— Ишь ты какой Пастернак нашёлся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт?..

— Думают, что Сталин умер, и, значит, всё можно...

— Так вы, значит... Да вы — рабы! Рабы! Потому что, если б вы не были рабами, вы бы так себя не вели. Как этот Эренбург говорит, что он сидел с запертым ртом, молчал, а как Сталин умер, так он разболтался. Нет, господа, не будет этого!!!

— Товарищи, это вопрос борьбы исторической, поэтому здесь, знаете, либерализму нет места, господин Вознесенский.

С годами те события обросли мифами и разнятся в деталях. Магнитофонные записи тех встреч нашёл и расшифровал Дмитрий Минчёнок, они были опубликованы в журнале «Огонёк». Появляются и новые материалы. На фотографии из архива газеты «Известия» запечатлёно рукопожатие Хрущёва (из президиума) и Вознесенского (с трибуны) с уточнением, что это момент «прощения». Хрущёв был грубоват, но отходчив. Видимо, они всё же пожали друг другу руки после словесного поединка.

И всё же из полемики с Андреем Вознесенским, хотя полемикой это назвать трудно, больше ораторствовал Хрущёв, перебивая и иронизируя на свой манер, было нетрудно сделать печальный вывод — «оттепели» наступает конец.

Ничего хорошего не приходилось ждать и Расулу Гамзатову, особенно после стычки с Аджубеем, зятем Хрущёва, по поводу поэмы «Люди и тени». В ней Гамзатов как раз и говорил о мрачных сторонах правления Сталина и подавлении всякого инакомыслия.

Он ожидал всего, вплоть до исключения из партии и прочих гонений. Но вместо мучительной неизвестности отправился в неизвестность экзотическую, в Индию и Непал, с делегацией писателей. В индийской Калькутте его разыскали сотрудники советского посольства, чтобы передать срочную телеграмму из Москвы. В ней сообщалось, что Расулу Гамзатову присуждена Ленинская премия за книгу стихов «Высокие звёзды».

Видимо, Аджубей уже почувствовал закат эпохи Хрущёва, и мнение его теперь не имело весомого значения. Или он попросту забыл конфликт с Гамзатовым как досадное недоразумение, да и таланта его Аджубей не отрицал.

Но, скорее всего, книгу прочли те, от кого многое зависело, и сочли, что «Высокие звёзды» достойны высокой награды.

Это было значительным успехом для сорокалетнего поэта. Впрочем, это не удивляло помнивших, что Сталинскую премию Расул Гамзатов получил, когда ему было меньше тридцати. К тому же вместе с Расулом Гамзатовым Ленинскую премию за свои замечательные повести получил и Чингиз Айтматов, которому было тогда 35 лет.

Ещё одним лауреатом стал патриарх детской литературы Самуил Маршак, который, казалось, был больше рад за своего молодого друга:

«Я был очень обрадован, увидев в списке лауреатов Ленинской премии этого года рядом с моим именем имя чудесного дагестанского поэта Расула Гамзатова. По своему возрасту он мог бы быть мне сыном, но мы вместе, рядом, бок о бок идём “навстречу солнцу и движенью”, навстречу светлому будущему нашего народа, и всего человечества».

Книга Расула Гамзатова, вместившая в себя лучшую лирику поэта, его философские раздумья, произведения разных жанров и тем, стала ещё одной значимой вехой его творчества. Она удивляла мастерством, силой таланта, новизной.

Поэт Сергей Наровчатов откликнулся щедро:

«Если бы мне предложили назвать десять лучших, на мой взгляд, поэтов — современников, я бы перечислил заветные имена, а в конце добавил: “И Гамзатов”. Когда бы список сократили до пяти, я тоже в конце сказал бы: “И Гамзатов”. Наконец, если бы пришлось выбрать одного любимого поэта, я и тут бы прибавил “И Гамзатов”... Я не преувеличиваю. По пальцам сейчас можно пересчитать поэтов такого размаха, с таким видением мира.

На днях вышла его новая книга “Высокие звёзды”. Без сомнения, и она разойдётся так же быстро, как его прежние книги. Когда я читал её, меня попеременно волновали противоположные чувства. Порой я не мог удержать улыбку, а порой слёзы навёртывались на глаза. И не скрою — иногда овладевало мной чувство хорошей зависти. Той зависти, которая возбуждает соревнование, заставляет руку тянуться за карандашом и лихорадочно исписывать листок за листком.