Шрифт:
— Скажите, Гамзатов, где, интересно, вы видите раздвоенность в советском человеке и советском обществе?
Присутствующие, сникнув, безмолвствовали, как народ в “Борисе Годунове”. По скулам Гамзатова прошли желваки.
— Двуличие этого общества я вижу здесь, в “Известиях”. Люди, что ещё неделю назад хвалили мою поэму, сегодня напоминают утопленников.
— Прошлый раз, как мне доложили, был ни к чему не обязывающий разговор, — отпарировал Аджубей таким тоном и с такой миной, что я почувствовал — перед нами не просто редактор “Известий”. Не зря по Москве ходили слухи: не сегодня — завтра Аджубей сменит Громыко на посту министра иностранных дел. А это значит — войдёт в Политбюро, самого Бога возьмёт за бороду. А тут! Не много ли позволяет себе этот Гамзатов? Что с того, что случалось быть его застольником. Времена меняются...
Хрущёвский зять нарочито коряво читал поэму. Вот он дошёл до фрагмента, где горец в честь рождения сына стреляет в потолок из пистолета. Пуля рикошетом попадает в портрет Сталина, и незадачливый стрелок оказывается на Колыме. И вдруг, к смятенности присутствующих, словно выдавая что-то сокровенное. Аджубей произносит:
— А если бы пуля попала в портрет Никиты Сергеевича? — И осклабился: — Мы бы такого ворошиловского стрелка посадили, как воспетого тобой земляка, дорогой Расул.
— От чьего имени вы говорите? — с вызовом бросил Расул.
— Я говорю от имени советского народа!
— Не рано ли?
Ещё некоторое время с обеих сторон “высекались молнии”. Аджубей потерял контроль над собой и, хотя по тогдашней табели о рангах он был ниже члена Президиума Верховного Совета, предостерёг:
— Подумайте о себе, товарищ Гамзатов!
Расул глянул на него, как всадник на пешего, и перешёл на ты:
— По-моему, это тебе надо опуститься на землю и хорошенько поразмыслить о том, что говоришь.
Начали расходиться. Я, достав сигарету, потянулся к зажигалке Аджубея, что лежала на столе. Он хвастливо пошутил:
— Не положи в карман. Она золотая. Её мне сам Крупп подарил.
В то же лето эту зажигалку он обронил на рыбалке, и исчезла она на дне речном. А вскоре грянуло низвержение Хрущёва, и в мгновение ока улетучился и Аджубей, талантливый журналист и недальновидный функционер».
В этой поэме о мрачном фарсе истории проявлены мучительные раздумья поэта, осмысление своей судьбы и судьбы всей страны.
Двойственность, которую Гамзатов ощущал в себе, была присуща самой эпохе. Разоблачение культа личности сошлось в мучительном противоречии с победой в войне, которая была неотделима от имени Сталина. Гамзатов читал, что писали, и слышал, что говорили о Сталине и сталинизме именитые писатели. Страх, который сидел в них все эти годы, обиды, потери близких — всё, или почти всё накопившееся за эти годы хлынуло в общество мутным потоком. Но почему-то никто не спешил отказываться от Сталинских премий, которыми кто-то награждался и по нескольку раз. Выговориться и освободиться — это считалось панацеей от недугов совести, но почему-то не помогало.
Живёт нелепо, как химера, Как неразумное дитя, Почти языческая вера В непогрешимого вождя. И коммунист у стенки станет И закричит не для газет: — Да здравствует товарищ Сталин! И грянет залп ему в ответ.Поэту снится, что арестовали и его:
Но есть и пострашнее прегрешенья, Терпи, терпи, бумаги белый лист: Я на вождя готовил покушенье, Как правый и как левый уклонист... Бросают на тюремные полати Мужей учёных, к торжеству ослов. Вавилов умирает в каземате. И Туполев сидит. И Королёв.Казнённый поэт оказывается в мире умерших, призывая невинных вернуться к жизни, к народу, которому их не хватает.
Встречает он и своего отца и обращается к нему с упрёком:
— Родной отец, неся раздумий гору, Зачем и ты о многом умолчал? — Боялись сыновей мы в эту пору, И ты отцом другого величал.Поэт ищет искупления и оправдания, пытается понять, почему история так несправедливо поступала с людьми, что ослепило целый народ. Он спрашивает об этом у Александра Фадеева, маршала Тухачевского, командарма Якира, у других жертв репрессий. Однако всё смолкает, когда является новая тень:
Но стало страшно мертвецам несметным, И я подумал, что спасенья нет, Когда старик, считавшийся бессмертным, В парадной форме прибыл на тот свет.Поэт решается прочесть Сталину свою поэму, но тот лишь посмеивается над его попыткой найти правду и обличить зло. Он растолковывает ему, что наивный народ сам сотворил из него кумира.
Несмотря на все свои регалии, напечатать поэму Расулу Гамзатову не удавалось. Она была опубликована только в 1988 году, в книжке библиотеки «Огонька», спустя четверть века после написания. Ещё через год поэма была напечатана в «Роман-газете» тиражом почти в 4 миллиона экземпляров. Это был выпуск с подзаголовком «Современная поэма». В том же номере были опубликованы произведения Анны Ахматовой, Александра Твардовского, Ларисы Васильевой, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского.
И все эти годы за внешностью всемогущего Расула Гамзатова, весельчака и балагура, скрывались израненное сердце и неспокойная душа. А тогда, в 1962-м, после неудачи с публикацией поэмы, Гамзатов увидел, что до преодоления культа ещё далеко. И дело было не только в Сталине. Историческая инерция была сильна, как тяжёлый состав, который никак не мог остановиться, несмотря на старания машиниста. Была эта инерция и в самом машинисте. Реформатор общественного сознания порой демонстрировал это с шокирующей наглядностью.