Маэстро промолчал. Вряд ли все, что он знал для себя, будет для нее утешением. Да и откровение из этого тоже неважное. Если не можешь сказать ничего доброго — молчи. Может быть, это не так честно, зато по совести. Никому не нужна правда, если она не соткана из грез.

— Маэстро, а ты умеешь толковать сны? — спросила Аля чисто по-женски, безо всякого перехода. — К чему снится раковина?

— Вместе с устрицей?

— Нет. Вместе с юношей-атлетом.

— Вот такая? — Маэстро раскрыл сумку и вытащил крупную, красивую раковину рапана, поднес к уху, послушал, молчал с полминуты, довольный произведенным впечатлением, спросил:

— Похожа?

— Да. Где ты ее взял?

— Он лежала рядом с тобой, там, на берегу. Но ты ее почему-то не заметила.

А я — подобрал.

— Может быть, она просто валялась?

— Вряд ли. Таких больших рапанов на берег не вынесет ни одна волна.

Подводники берут их на довольно приличной глубине.

— Так, значит, это был не сон?.. — Искреннее удивление отразилось на Алином лице. — А вообще-то… жаль.

— Себя?

— Маэстро, ты такой непонятливый! Всегда, всегда людям жаль только того, что не сбылось, понял? Жаль отлетающую юность, жаль несостоявшуюся любовь…

Жаль проходящую жизнь! О чем еще жалеть?

— Больше не о чем. Всякая жизнь есть не что иное, как томление по ее краткости.

Аля вряд ли расслышала; она замерла на миг, глядя прямо перед собой, спросила:

— Слушай, Влад… А тьма тоже была… наяву?

— Да. Тьма была наяву. Ты видела солнечное затмение. Девушка замерла, глядя прямо перед собой невидящими глазами:

— «Тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» Маэстро, ты загрустил?

— Наверное, виноват закат, — произнес Маэстро. — Красное зарево над черной водой… В таком месте родятся мысли о преисподней.

Аля вздохнула, глянула на мужчину исподволь:

— Влад… Ты извини, если я что-то не так сказала…

— Все так. — Маэстро усмехнулся горько:

— Мне надлежало стать актером.

Возможно, это был бы великий актер. — Он замолчал, на этот раз Але показалось, что пауза тянется долго, бесконечно долго. — Жизнь прошла бездарно, другой не будет. — Маэстро вздохнул, повторил со спокойной обреченностью:

— Жизнь прошла.

— Влад, ты не можешь…

— Подожди, Аля. Каждый человек отвечает за свое прошлое. За все в нем.

Никому никогда не удавалось начать жизнь с чистого листа. И даже у самого добропорядочного обывателя отыщется в памяти несколько таких эпизодов, которые он не рискнет доверить ни бумаге, ни дневнику и сам желал бы забыть навсегда…

Я не был мирным обывателем. У меня не только есть, что забыть, но много того, что нельзя вспоминать никогда и нигде.

— Даже на исповеди?

— На исповеди особенно.

Аля повернула голову, попыталась поймать его взгляд… Ей хотелось понять… Но Маэстро закрыл глаза, помассировал веки и произнес тихо и очень спокойно:

— Мне страшно предстать перед Всевышним, девочка. Страшно.

Ночь легла мгновенно, без сумерек, как бывает на юге, и только кроваво-красное зарево заката светилось над черным морем мерцающими угольями; все прежние цвета исчезли, остались только эти два, могучие и чистые: пламенеющий ровно, будто жар костра, цвет огня и крови и непроницаемый, словно плащ ночи, цвет мрака и преисподней.

Мужчина и девушка снова шли вдоль берега; прибой сонно и почти бесшумно перебирал гальку, море дышало негой и покоем.

Два длинных луча прорезали фиолетовую темень неба, уперлись в ставший мутно-багровым закат и застыли так, будто наткнувшись на непроницаемую преграду, а вслед за тем блуждающий свет фары зашарил по небу неверной трясущейся пятерней, бог весть что выискивая наобум и на ощупь. Сам автомобиль вырисовывался в упавшей тьме неверным силуэтом.

— Мы что, опоздали? — спросила девушка.

— Нет. Это они успели раньше.

— Слушай, Маэстро, а ты, похоже, рад? У тебя даже глаза заблестели.

— Рад? Чему?

— Вот этого я не знаю, — произнесла девушка едва слышно, но Маэстро уловил в ее голосе затаенный страх.

— «Нас уверяют доктора, есть люди, в убийстве находящие приятность…» — продекламировал Маэстро из пушкинского «Скупого рыцаря». — Я не из их числа, девочка, не бойся. Просто появился противник, а значит, пропала неопределенность: некогда больше мудрствовать, нужно действовать.