Возможно ли такое со стороны Напель?

— Ваня. Побудь со мной, — произнесла она негромко, и сердце его сжалось и тут же наполнилось радостью — столько беспредельной души и тепла он услышал в её словах и голосе.

— Я здесь, — отозвался он.

Почему он мог так плохо о ней думать? Ну конечно, — Пекта, её люди, невежа Маклак… Сейчас они останутся вдвоём и решат, каким образом поступить дальше с Поясом и Творящим Время…

Но не рано ли он обрадовался её приглашению побыть с нею?

Вот прогони она его со всеми — куда бы он пошёл? Люди Маклака и те, кто пришёл с Напель, считали себя в замке не пришельцами, здесь был их дом. У каждого из них, возможно, имеются свои апартаменты, не такие, конечно, как у Напель, а скромнее, но свои. Со своими ловушками и другим средневековым бредом.

А вот он — пришелец в этом тесном мирке. Поэтому, выгнав из зала других, она могла выгнать его только за пределы Пояса, что, наверное, не так-то просто.

Так не оставила ли она его сейчас здесь для того, чтобы распрощаться с ним и позабыть, как она отвергла своего отца? И стать единовластной властительницей времени?

Все эти сумбурные мысли промелькнули у Ивана безо всякой последовательности, а вперемешку. Он одновременно верил и не верил Напель. Одно подстёгивало другое. Тем не менее, он ясно понимал, что наступает самый ответственный момент общения с Напель, после которого она, и Иван всё больше настраивал себя на такой исход, может быть, уже никогда не скажет со страстью и с просящим защиты у него придыханием: — Ва-аня!

Острая жалость к себе и Напель, к ожидаемому разрыву, что неминуемо возникнет между ними всего после нескольких сказанных слов, охватила его. Он ожесточался перед неизбежностью, но и не давил в себе желание оставить всё так, как есть, а это означало — всегда быть с Напель, каким бы неприятным и оказался предстоящий разговор.

Он охватил свой подбородок ладонью и посмотрел ей в глаза. Её это взволновало. Она встала, вплотную подошла к Ивану, положила тёплые руки ему на плечи и потянулась для поцелуя. Глаза её прикрылись, но приоткрылись губы, показав сахарно белую полоску зубов.

Он почувствовал головокружение от желания, исходящего от неё, и от её прикосновений.

«Нет… Нет!» — приказал он себе и грубовато перехватил её запястья и опустил руки вниз, не дав себя обнять.

Так они, неотрывно вглядываясь друг другу в глаза, простояли долгое время. У Напель они, вначале затуманенные и ласковые, постепенно приобретали пронзительность и строгость. Она сделала движение освободиться из его хватки.

— Ты… — начал он с трудом. — Ты можешь объяснить, что здесь происходит? И с тобой тоже?

Она молчала. Её ищущий взгляд блуждал по его лицу.

— Зачем мы сюда пришли?

Она безмолвно покачала головой, как бы умоляя его не задавать вопросы. Глаза её подёрнулись мглой рассеянной отдалённости: мысли её были далеки от забот Ивана.

Он слегка встряхнул её за руки.

— Напель!

Она улыбнулась, открыто и радостно, словно только что увидела его.

— Ваня! Мы одни! Мы победили, Ваня! Творящий Время в нашей с тобой власти! Он наш! Ты понимаешь?.. Неужели ты не понимаешь? В наших руках власть!..

— Над чем или над кем? — терпеливо спросил он, хотя никаких надежд уже не питал. Напель сейчас находилась почти в невменяемом состоянии, когда никакие доводы не смогут достичь её разума.

— Над временем.

— И что дальше?

— Мы можем жить вечно! Мы сможем увидеть всю историю Земли. Нам подвластны прошлое и будущее. У нас власть над теми, кто жил, живёт сейчас и когда-нибудь будет жить… Ты понимаешь, Ваня? Власть!

— Нет, не понимаю!

Она надула губки.

— Я объясняю непонятно? Но это лишь из-за разности веков, где мы с тобой до того жили. Ваш век…

— Ты объясняешь понятно, — перебил её Иван. — Но как же теперь люди Прибоя? Как же сам Временной Прибой? Ты ведь хотела уничтожить Пояс! Ты…

— Постой, Ваня!

Она резко, с силой выпростала свои руки. От неё повеял холодок отчуждения. Глаза её посветлели и помертвели.

— Я тебя слушаю, — почувствовав перемену, требовательно проговорил Иван.

— Так слушай… Что тебе до них, до людей Прибоя? Ты никогда не поймёшь ни их горестей, ни их радостей, ни их предназначения в жизни. Они, Ваня…

— Но подожди…

— Ты дослушай! — отмахнулась она. — Они только люди Прибоя.

Столько презрения и равнодушия заключалось в её отмашке и тоне произнесённых слов, что Ивану стало жутковато.

— Так люди же, Напель. Тысячи и тысячи. Ты же сама мне о них говорила и слёзы лила.

Она вдруг мило улыбнулась, взгляд её потеплел. Она опять потянулась к нему.

— Ты, Ваня, добрый и наивный… Потому я и полюбила тебя, как никогда никого ещё не любила. И поверь, никого, наверное, теперь не полюблю. Но, Ваня!.. Ну и поплакала я. Так что с того? На то я и женщина. И то, что мне их жалко, это правда… Может быть! Но правда и в том, что — это люди-призраки. Это… Они… Это виртуальные ничтожества. Они же не живут, Ваня… Они мертвецы!