Шрифт:
– Ваня?.. – воскликнул он, узнавая. И с яростью: – Сулейк?..
Одет Симон – как на званый ужин безымянных аристократических особ. Волосы уложены в хитрую причёску, делавшие его похожим на героя старых фильмов. Из верхнего кармашка короткого пиджака выглядывала уголком накрахмаленная белая салфетка. Он что-то дожёвывал, в левой руке держал столовый нож.
– Твой дружок, Симон, натравил на ходоков всех тех, кого вы называете «удильщиками». На тебя, в частности. Да и сюда их привёл за Ил-Лайдой.
– Да, мы с ним, Ваня, когда-то были друзьями, – с остановкой на каждом слове сказал Симон. – Пока он… Ну, и чего ты добился? – спросил он Сулейка.
Тот, всё ещё скованный временем, вместо ответа попытался стать на дорогу времени. Облик его слегка размазался, но опять обрёл чёткость.
– Вот что, Симон, решай сам, что с ним делать, а мне недосуг. – Иван досадливо передёрнул плечами. Обратился к Ждущему: – А ты возвращайся к себе. Я к тебе скоро приду или, что надёжнее, вызову. Забирай и своих кушеров. А это кто? – он указал на существо со змеевидной личиной.
– Мой телохранитель… Кынг. По-вашему, собака. Верный…
– Ясно! – Иван устало вздохнул. – Всё! Симон, куда вас переместить?
– Его забрось пока куда-нибудь. Пусть там посидит. А меня верни туда, откуда взял! – резко сказал Симон. Однако пожаловался: – Ума не приложу, как буду объяснять своё исчезновение. Или ты теперь можешь вернуть тик в тик?
– Могу! – сказал Иван, отсылая Учителя к моменту его ухода из-за стола, а Сулейка отбросил тысяч на двадцать лет в прошлое, где тому едва ли удастся стать на дорогу времени.
Комната Ил-Лайды, только что переполненная местными и пришлыми, приняла свои первоначальные размеры. До того её стены Иваном были отброшены во времени. Остался лишь запах, приправленный духами от Симона.
Гирба-Сех-МирГунн, сидя на кушетке, огляделся.
– Да-а, КЕРГИШЕТ…
Он тяжело поднялся, махнул рукой фийхам и оставил Ивана с Ил-Лайдой наедине.
– А мы, – проговорил Иван как можно мягче, хотя помыслы не соответствовали голосу, – В Кап-Тартар?
– Да, Ваня, да! – сказала Ил-Лайда с дрожью в голосе.
Пирамида
День, как всегда ясный, весенний, проведённый Иваном с Ил-Лайдой, умиротворил его. Все передряги последних дней и событий и мрачные мысли по поводу их, рассеялись. Он чувствовал себя полным сил, порывался петь, впрочем, это пение больше походило на завывание ветра или мычание. Однако он ощущал себя вполне человеком.
Но, одновременно, и…
Кем?
Сказав на прощание Ил-Лайде, чтобы они ничего не боялась, он с этим нелёгким вопросом появился в своей маленькой квартирке. Зато здесь всё было надёжным, устоявшимся, размеренно-последовательным.
Муха билась о стекло, не могла, как обычные ходоки во времени его преодолеть. Иван мимоходом помог ей, на мгновение убрав стекло, отослав его куда-то во времени…
Настенные часы напоминали: время течёт в одну и только в одну сторону…
На кухне Сарый пил чай…
– Набегался? – вместо приветствия неласково встретил он ученика. Иван промолчал: ворчание Учителя тоже умиротворяло. Сарый втянул в себя полчашки чая. – Ты бы вернул поле ходьбы к нормальному виду.
– Это как? – Иван сел напротив Учителя.
– Как, как? Будто бы не знаешь. Сам ходишь.
– Нет, Учитель. Я теперь по дороге времени не хожу. Я теперь… Вот смотри!
Они оказались сидящими за столом на окраине лесного массива. Чай дымил в чашке Сарыя, горка пряников громоздилась на столешнице. А вокруг идиллия угасающего дня и лета…
Сарый едва не вылил остатки чая на себя, а уже оказался в пустынной местности, рядом застыл не успевший спрятаться в норе, суслик…
– Ва… – начал взывать к ученику Сарый, и окончил произносить его имя на берегу моря, – …ня!
Над головой высился мрачный утёс, а вдоль берега под вёслами проплывала триера, за ней ещё с пяток таких же, многовёсельных.
Наконец, они вновь сидели в маленькой кухоньке квартиры Ивана, правда, стену между нею и комнатой он убрал.
Дрогнувшей рукой Сарый поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла. Молчал долго. Иван, не ощущая вкуса, пил чай. Он сам был потрясён тем, что только что проделал. И проделал все невероятные подвижки без напряжения, одной игрой желания оказаться в той или иной точке зоха со всем находящимся на столе и рядом с ним.