Ходок не может преодолеть стены…

Но ведь и стена когда-то не существовала или не будет существовать, ибо всё не вечно!

Если так, то…

Иван вытянул перед собой руку, ожидая отпора. Ворота пропустили его так же легко, как стража, что бестолково гомонила и перестраивалась позади него, срочно распахивая тяжёлые створы ворот.

Взору Ивана предстал зал с множеством проёмов в его стенах. Один из них, наверное, вёл к Ил-Лайде.

Но какой?

Он не стал выбирать, а пошёл через стены…

Комнаты и коридоры, с людьми и без он проходил, вызывая, естественно, суеверный ужас видевших его, фланирующего от одной стены к другой, растворяясь в ней.

Он искал Ил-Лайду и нашёл её…

Сказать, что Ил-Лайда была удивлена, испугана, обрадована его появлению – ничего не сказать.

Она сидела одна у безрамного окна с поднятой вверх шторой. На тихий зов Ивана она вначале качнула головой, словно отгоняя наваждение, потом оглянулась, глаза её расширились.

– Ах! – как стон вырвалось у неё из груди, она застыла, онемела, превратясь в статую необыкновенной красоты богини.

Ивану пришлось несколько раз повторить её имя, прежде чем она вняла тому, что это не сон, не мечта, не морок, а сам Ваня пришёл в её покои. В них она сидела уже третий день, предупреждённая отцом никуда не отлучаться: ни из комнаты, ни на дорогу времени.

Гирба-Сех-МирГунн, наконец, нашёл ей, как ему казалось, достойную пару. К сожалению, претендент на её руку не блистал особыми мужскими достоинствами ни в лице, ни в фигуре. Был кичлив до самодурства, так как правил небольшим племенным союзом в Южной Америке и, главное, мог ходить во времени. Правда, его кимера хватало едва ли лет на пятьсот, к тому же, как верт, он страдал крайней медлительностью, – но ходок!

Прошло не более пяти минут после встречи Ивана с Ил-Лайдой, как в её покои с бранью на губах влетел сам Гирба-Сех-МирГунн. Ему только что доложили, что у дочери находится незнакомый мужчина, что стража не могла кого-то задержать, что в его дворце бродит какая-то тень, а, может быть, и некое физическое проявление какого-то человека.

Первое, что пришло в голову отцу Ил-Лайды, так это подозрение о незваном вторжении претендента, который, следуя своим дурным привычкам, решил сам представиться Ил-Лайде, минуя его, отца. А, может быть, этот Манта задумал вообще провернуть какую-нибудь подлость: умыкнуть дочь или её обесчестить, чтобы потом кичиться перед всеми.

Наливаясь праведным гневом, Гирба-Сех-МирГунн ворвался к Ил-Лайде, увидел её в объятьях Ивана, а она не сопротивлялась, и – опешил. На искажённом яростью лице дрогнули щёки и густые брови: щёки рывками опускались вниз, а брови поползли вверх. Кулаки, готовые опуститься на голову наглеца, разжались. Да и не достал бы они головы незнакомца.

Тем не менее, он с угрозой в голосе спросил, больше обращаясь к Ил-Лайде, чем к Ивану:

– Кто?!

Ил-Лайда, до того сжавшаяся в комок и прильнувшая в Ивану, выпрямилась и встала между ними.

– КЕРГИШЕТ!

– КЕРГИШЕТ?.. Это ты?

На круглом рыхловатом лице Гирба-Сех-МирГунна обозначились глубокие складки, долженствующие выразить эмоции, охватившие его, только какие: удивление, почтение или неприязнь – понять было трудно.

– Я, – скромно отозвался Иван.

Они говорили на местном наречии.

– Ну, конечно, – сказал Гирба-Сех-МирГунн и с маху сел на тростниковую скамеечку; она жалобно проскрипела под тяжестью его плотного тела, но выдержала. – Уф!.. Жарко сегодня.

Неожиданное упоминание о погоде показалось Ивану нелогичным, а далёким от подобных в таких случаях сценариев знакомства. Или преднамеренным, поскольку в проём, ведущий в комнату Ил-Лайды, стали заглядывать вооружённые люди, отличающиеся от стражников могучими телосложениями. Может быть, это были пресловутые фийхи, телохранители, с которыми Ил-Лайда сравнивала его.

Заметив их, Гирба-Сех-МирГунн махнул рукой, отсылая прочь.

– Мне тут о тебе наговорили с хорошую корзину плодов маху, – не дождавшись от Ивана поддержки разговора, произнёс Правитель Мен-хи. – Но, сам знаешь, ходоки могут наговорить и на две корзины.

Иван согласно кивнул.

– Могут…

Он пока что не знал, о чём надо или можно было говорить с отцом Ил-Лайды. Он пришёл к ней в надежде увести её в райские уголки Кап-Тартара, а не для переговоров с кем-либо и о чём-либо.

– Ну, а что тебя привело к нам?

– Ил-Лайда.

– Да. Моя дочь – временница… – он вздохнул, похоже, осудил её способности ходить во времени. – Но она – моя дочь. А ты?.. Кто ей? Зачем пришёл?

Вопрос вопросов: зачем он пришёл к его дочери?