Шрифт:
– Конечно! А что? Пою, когда никто меня не слышит.
– Меня тоже, когда никто не слышит, – охотно поделился Иван.
Он вдруг почувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение, все мрачное отходит и теряется где-то в том небытии, к чему возврата нет даже ходокам во времени.
– Ладно, Учитель. Я так-таки схожу к в"ыгам, а потом постараюсь… э-э… поделикатнее собрать всех. Нужных. Но Сулейка и Уршая, нравиться вам или нет, я вызову… Именно вызову! Как на ковёр к начальству!.. Симон?
– Он ушёл.
– Обиделся?
– Э, Ваня! На тебя обижаться – себе дороже.
– Угу! Тогда… – Иван помешкал. – Джордан, ты готов?
– А что мне готовить? Это ты собираешься часами. А я что? Ты позвал, а я уже давно готов!
– Забирай, Ваня, этого говоруна. И лучше к нам его опять сюда не приводи, – наставил Ивана в дорогу Сарый.
– А ты не распоряжайся! – успел выкрикнуть Джордан, но Сарый его уже не слышал; фиманца Иван увёл в поле ходьбы.
Люди, в"ыги, мивакуки…
Отсутствие Ивана для в"ыгов, наверное, длилось не долго. Во всяком случае, он их застал в том же положении, в каком они находились после его предупреждения: ждать.
Однако Ивана неожиданно озаботило иное.
Думая всё время о в"ыгах, он почему-то упускал из вида, что здесь остановился накруз с семьёй Жулдаса. Остров всё так же возвышался в сотне метров от лежбища или поселения в"ыгов. Последних переместить для Ивана теперь не составляло труда, но что делать с накрузом? Конечно, Жулдаса, обременённого Икатой и детьми, надо возвращать в его настоящее время. Да и Мау-ма, вероятно, один тоже не захочет оставаться.
Тогда бросить здесь остров мивакуков навсегда, и забыть о нём?
– Разлеглись! – неодобрительно заметил Джордан. – Греются на солнышке. А что им? Еда под боком, одежды им не нужно. Лежи и лежи себе. Во, жизнь!
– А у тебя жизнь, чем плоше?
– Ты, КЕРГИШЕТ, меня не тронь! Я говорю вообще.
– То-то прав был Учитель. Говорун ты… Всё! Помолчи! Пусть они ещё полежат, а мы сходим к Жулдасу. Вон, видишь, он нас зовёт.
Жулдас усиленно махал руками, приглашая Ивана на остров.
– Вот, КЕРГИШЕТ, смотри! – повёл он рукой, когда Иван взошёл к верхней площадке, и они поздоровались.
В одном из загонов, окружённым каменной кладкой, где мивакуки когда-то держали животных, от которых получали энергию, копошились странные существа. Желеобразные, без определённых очертаний, они наползали друг на друга, проваливались и пульсировали, то, удлиняясь и утончаясь, то, собираясь в округлый комок. Картинка – не для брезгливых.
Иван этим пороком не страдал, но и видеть её – приятного мало.
– Что это? Откуда?
– Мау-ма говорит: мивакуки.
– Это?! Ничего себе… – Иван пытался рассмотреть в полупрозрачных созданиях хоть что-то, похожее на мивакуков. И не находил. – А где Мау-ма?
– С ними.
– Как… с ними? Там?
– Он такой же? – с испугом спросил и Джордан.
– Нет, нет, КЕРГИШЕТ! – поднял перед собой руки Жулдас. – Мау-ма там лежит. Он с ними говорит мыслями. Говорит: оттого голова болит. Но мивакукам надо помогать. Кормить…
– Когда они появились?
– Три дня назад, – сказала, подошедшая с сыновьями, Иката.
Выглядела она усталой; под глазами синева. Сыновья тесно прижались к ней: появление людей вне их семьи удивляло и настораживало их.
– Три дня? Но тогда… Что-то не стыкуется. – Иван, выйдя к в"ыгам и застав их в том же положении при его уходе от них, думал, что его отсутствие определялось лишь его деватом – от силы час-два. – Когда я от вас ушёл?
– Дней… – Жулдас посмотрел на жену. – Дней пять.
– А эти разлеглись, так и лежать все эти пять дней, – вставил своё мнение о в"ыгах Джордан.
– Подожди! Как вы можете помочь мивакукам? И кормить?
– А, – Жулдас вздохнул, словно о безнадёжном деле. – Мау-ма говорит, когда надо сюда бросать муков. Потом говорит, когда их надо вытаскивать… Муки?.. Так говорит Мау-ма. Ты их видел. Они тоже появились…
Иван когда-то читал: люди, изолированные от общества, предельно упрощают свою речь, у них сужается используемый словарный запас. В семье Жулдаса так оно и случилось. К тому же носительницей языка, на котором они общались, была Иката, а для Жулдаса он неродной. Поэтому некоторые слова ему приходилось произносить на языке ходоков, а он его за временем стал забывать. Что же тогда знали его сыновья?