Рассказ был не из блестящих — проблема взаимоотношения двух поколений ставилась слишком резко и решалась весьма прямолинейно. И хотя старый актер понимал это, он все-таки остановился на нем, живо представляя себя на месте старой матери, на которую наседают недавние студенты, пробивая себе, как ему казалось, локтями дорогу к главным ролям.

Когда хорошенькая десятиклассница, выполнявшая роль конферансье, взяла в руки микрофон и звонко объявила о выступлении столичного актера, зал так и взорвался аплодисментами. Свирид Иванович, стоя за кулисами рядом со своим знаменитым гостем, слегка подтолкнул его локтем и шепотом произнес:

— Ну, с богом!

Актер с достоинством вышел на сцену, уважительно поклонился своей холеной головой, мило улыбнулся и объяснил, почему он не может в этот торжественный новогодний вечер выступить перед уважаемыми зрителями в одной из своих ста четырнадцати ролей, которые переиграл на сцене академического театра в течение сорока творческих лет. Говоря, он привычно прислушивался к тому, как звучит его хорошо поставленный баритон в новом помещении, а закончив предисловие, решил, что читать рассказ нужно все-таки немного громче, поскольку акустика в новом Дворце не такая уж хорошая и до задних рядов некоторые слова могут не дойти.

В зале царила тишина. Передние ряды заняли старшеклассники местной десятилетки — аккуратно причесанные девушки с бантами на головах и парни в свитерах и блестящих куртках. Сзади сидели старшие, тоже одетые по-праздничному, а у боковых дверей живописной стайкой теснились пять девушек в беленьких фартучках — те, что должны были прислуживать за праздничным столом, накрытым в честь знаменитого гостя в одной из боковых комнат Дворца. Все слушали, боясь пропустить хоть одно слово. Актер это чувствовал, и голос его звучал проникновенно и четко.

Когда он дошел до того места, где старая Анастасия Васильевна Хорунжая объясняет судье, почему она не хочет отдать сыну свои две комнаты и перейти в одну, из задних рядов послышался возмущенный бас:

— Вот и брехня!

От неожиданности актер с испугом глянул в зал и на миг запнулся. Но свет бил ему прямо в глаза, и того, кто выкрикнул, в темной пропасти зала не было видно. Профессиональная выдержка, однако, победила, и хорошо поставленный баритон повел дальше.

Невестка бросала Анастасии Васильевне Хорунжей нетерпеливые реплики, и судья угрожал, что, ежели она не замолчит, ее выведут из помещения суда. На какое-то время молодая женщина замолкала, но тогда в неправый бой с позорной рьяностью бросался сын Микола, а мама с болью стыдила его, и судья уже почти не скрывал, что он на ее стороне.

— Ну, говорю же, чистая брехня! — снова крикнул бас из задних рядов, еще раз предоставляя актеру возможность удостовериться, что акустика в новом зале колхозного Дворца просто чудесная.

На сцене наступила тишина, а зрители зашикали на нетерпеливого крикуна. Но он не унимался и басовито настаивал на своем:

— Брехня — и только! И фамилия Настина не Хорунжая, а Хворостяная, и сына зовут не Микола, а Иван, и не за хату они судились, а за деньги!

— Кто это там скандалит? — вышел из-за кулис и грозно спросил Свирид Иванович.

— Ну вот, уже и «скандалит», — отозвался снова басовитый зритель. — Только голос подай, так уже и в хулиганы попадешь!

В зале послышался сдержанный смех. Актер стоял и беспомощно смотрел на председателя колхоза.

Свирид Иванович вышел на сцену.

— Товарищи! Да что же это такое? — возмутился он. — К нам гость уважаемый приехал, искусство свое привез, а мы… — Он посмотрел на гостя, который нервно потирал руки и виновато улыбался. — Вы уж, пожалуйста, извините, наверное, кто-то на радостях преждевременно хлебнул лишнего. — И снова сурово обратился к невидимому скандалисту: — Чтобы мне было тихо!

— А ты правде рот не затыкай, — послышался тот же сердитый голос из зала. — Ишь, «хлебнул лишнего»! Слыхали вы такое?!

Свирид Иванович рассвирепел не на шутку:

— Ну-ка, поверните луч на хулигана!

Прожектор повернули в зал, и луч уткнулся в неказистую фигуру с морщинистым лицом и обвисшими усами.

— Так я и знал — Мороз! И всегда вы впутываетесь не в свое дело! — с досадой произнес председатель колхоза.

— Ты перво-наперво светило свое убери, — приказал дед, щуря подслеповатые глаза, и, когда его приказание выполнили и луч уткнулся в потолок, продолжал: — А что не в свое дело встреваю, то не кори, потому как я за правду!

Зрители захохотали, а Свирид Иванович, беспомощно разведя руками, посмотрел на гостя, который неестественно улыбался, уже понимая, что выступление его сорвано.

— Вот какое дело, дед, — промолвил Свирид Иванович, собираясь покончить с неприятностью, — или сидите молча, или прикажу вас вывести…

— Вывести? — вскипел дед Мороз. — Меня вывести?! Ну-ка, сукин сын, попробуй! — Он начал засучивать рукава, словно собирался драться на кулаках. — Слыхали вы такое? За правду — вывести! Да я тебя на чистую воду так выведу, что не вспомнишь, как и зовут!