Но театральное помещение зияло пустотой, а в кинотеатрах, где демонстрировались сладенькие мелодрамы и жеребячьи комедии, развлекалась тыловая солдатня — голодным людям было не до мелодрам и пошлых комедий.

Комендант города сатанел. Он готов был прибегнуть к испытанным методам. И вдруг в комендатуру зашел начальник концлагеря, находящегося на Сырце, с блестящим предложением. Как ему удалось выяснить, среди пленных, которых не успели расстрелять, в концлагере находятся знаменитые киевские футболисты Клименко, Тутчев, Кузьменко, а также непобедимый вратарь Трусевич. Вот, дескать, если бы выпустить любимцев города на стадион, это расшевелило бы киевлян, выползли бы из своих подземных укрытий!

Предложение понравилось. Армейские футбольные команды у немцев были, так что можно устраивать матч по всем спортивным правилам. Увлеченные перспективой добиться своего, комендант города и новоиспеченный бургомистр уже готовы были согласиться. Но возникло новое затруднение: ведь такие мастера бесспорно выиграют у армейских любителей, а это может поставить в нежелательное положение представителей победоносной армии.

Что и говорить, сомнения были небезосновательны. Однако начальник концлагеря нашел остроумный и беспроигрышный выход: вряд ли сыщется человек, который не согласится пропустить мяч в свои ворота, если ему за это обещана жизнь. С таким аргументом пришлось согласиться. Итак, пленных футболистов начальник концлагеря взял на себя, а все остальное должны были устроить бургомистр и комендант города.

На следующий день на стенах домов появились цветные афиши. Командование оккупационными войсками сообщало не только о предстоящем матче, а и поименный состав игроков, не забыв добавить к фамилии каждого советского футболиста его спортивное звание, а также перечень всех медалей, полученных каждым в предвоенных чемпионатах.

Известие о предстоящем футбольном матче поразило киевлян. Нет, не тем, что в такое время оккупантам стукнуло в голову устраивать спортивное развлечение, они не могли не понимать, что сейчас не до футбола даже бывшим заядлым болельщикам; потрясло то, что спортсмены, имена которых знали даже те, кто никогда в жизни не бывал на стадионе, решились на игру с оккупантами. Что это, измена или результат истязаний? А может, обычная провокация с целью заманить людей на стадион, словно в волчью яму, откуда уже никто не выберется?

В тот день в концлагере на Сырце не прекращались переговоры с пленными футболистами. Принять участие в соревновании они согласились сразу, даже повеселели, услышав, что снова выйдут на знакомое футбольное поле и попробуют проверить, способны ли они на что-нибудь после столь тяжких бедствий. Но когда комендант огласил условия игры, ребята помрачнели. Впрочем, убеждать их он не стал, как не обращался и к угрозам: ведь он не сомневался в конечном результате, когда выбирать придется между жизнью и смертью! У него, разумеется, и мысли не было о какой-то там спортивной чести или профессиональной гордости. Не подумал он, разумеется, и о простом человеческом достоинстве, которое, по его мнению, вообще никто не примет во внимание в подобной ситуации. Охотно проиграют и никогда не заикнутся, что их заставили. Да и кто поверит, ведь все видели — проиграли. А победителей не судят, это известно всем. Да и кто их будет судить, когда и судьи они сами!

В воскресенье было жарко, солнце высоко стояло над городом, и, резко очерченные тенями, руины напоминали марсианский пейзаж. Только изредка на Крещатике появлялась одинокая фигура, которая медленно преодолевала многочисленные препятствия на пути к стадиону, перелезая через бесформенные глыбы и обугленные воронки от снарядов. Но чем ближе к четырем часам дня, когда должно было начаться объявленное соревнование, тем больше становилось людей.

Киев большой город, и хотя на стадион пробирались одинокие смельчаки, шли они со всех сторон. Постепенно люди рассаживались, с опаской оглядываясь, — после нескольких месяцев гнетущего одиночества и страха каждому было приятно видеть вокруг себя возбужденную толпу. Да и ветерок, долетавший из-за Днепра, переваливая через вершины деревьев, освежал и придавал силы.

Перед тем как должен был прозвучать первый свисток судьи, стадион уже был почти на три четверти заполнен зрителями. Коменданта это не очень устраивало — он надеялся на большее. Но полный успех его спортивное мероприятие, как предусматривалось, должно было принести только со временем, когда и те, кто на встречу команд не пришел, узнают, что матч состоялся и с посетителями стадиона ничего страшного не произошло. Так что комендант улыбался, его длинноногая фигура появлялась то тут, то там на центральной трибуне, пока наконец и он не уселся среди старших офицеров гарнизона и их разодетых жен.

Когда грянул духовой оркестр и из-под арки главного входа один за другим появились футболисты, стадион всколыхнулся и глухо зашумел. Многие узнали своих любимцев, и хотя мотивы их странного поведения были еще не ясны, сама встреча с ними трогала. Похоже, что на какой-то миг люди забыли о том, что творится вокруг, и вдруг как бы очутились в ином времени, — сияли, возбужденные ожиданием чего-то увлекательного. Ведь впервые за все время оккупации враг ничего не запрещал.

Окруженный, своими помощниками и капитанами обеих команд, главный судья подбросил вверх двадцатипфенниговую алюминиевую монетку, и стадион замер. Судья себя не утруждал, он не нагнулся вместе с капитанами, чтобы проконтролировать их: зачем? Какая разница, кто сделает первый удар, если известен наперед конечный результат?..

И матч начался.

Легко, даже чуть небрежно немецкий форвард направил мяч на правый край — удар был слабый, и мяч едва не перехватил Кузьменко. Но немец все же успел и уже более точно направил мяч партнеру слева. Тот, оторвавшись от защитника, быстро повел вперед, но тут на его пути оказался Клименко. Отобрав мяч, он сильно послал его далеко вперед — как раз на то место, куда, по его расчетам, мог подоспеть Кузьменко. Удар Кузьменко был не только сильным, но и точным — мяч пролетел мимо вратаря и затрепетал в сетке.