— Держи!

Тот сразу же допустил ошибку. По всем правилам военного искусства ему следовало упасть на землю или стать на колено и палить по беглецу с близкого расстояния. Но ушастый не упал и не стал на колено, а побежал за длинноногим унтером. Это было все равно что пустить таксу вдогонку за борзой! Гестаповец сразу же запутался в картофельной ботве, тогда как унтер, перескакивая одним махом через десять кустов, подбегал уже к Юджину.

Все произошло так быстро, что американец не успел даже решить, как ему вести себя. Беглец приближался, погоня тоже наседала.

На помощь ушастому вывернулся из-за дома еще один гестаповец, такой же длинный, как унтер-офицер; потом из дома выскочил один из тех двоих, что делали обыск. Не слезал лишь тот — на чердаке. Сверху ему было хорошо видно «поле боя», и он корректировал действия.

Словно назло, Клифтон замешкался. Уведомил ли он отряд? На этих англичан никогда нельзя положиться. Юджин решил, что надо вмешаться. Все равно те типы начнут шарить по кустам и откроют его убежище. И тогда от них не отцепишься. Надо бить, пока не поздно.

Но нужный момент он упустил. Когда Юджин еще только собирался выстрелить, сзади него треснул короткий выстрел и гестаповец-корректировщик полетел вниз головой на кучу навоза. Юджин мысленно похвалил стрелка. Во-первых, метко, во-вторых, разумно: те, что путаются в картошке, не удерут и так, а тот, на чердаке, мог спрятаться.

Не раздумывая, Юджин приник к автомату и уложил ушастого. Унтер пронесся мимо него, как дикий кабан, ничего не видя на своем пути. Он, наверно, не слышал и выстрела. Два уцелевших гестаповца бросились назад. Юджин пустил им вслед длинную очередь, но промазал. Он оглянулся, надеясь, что его ошибку исправит неизвестный стрелок. К нему подбежал Михаил.

— Бей! — кричал он.— Бей, они убегут!

— А унтер? — растерянно спросил американец.— Что с ним?

— Его задержат ребята. Бей тех!

Михаил полоснул по гестаповцам, которые катились уже по склону пригорка. Юджин тоже пустил очередь, однако без заметного успеха. Гестаповцы скрылись. Михаил и Юджин, пренебрегая опасностью, побежали вниз. Они еще успели увидеть «вандерер», который, стреляя дымом, рванул наутек. Юджин дал вслед машине короткую очередь, целясь в скаты, но Михаил придержал его за руку.

— Все равно упустили. Они теперь и без колес удерут. Надо двигать отсюда и нам.

— Отдохнули!..— американец свистнул.— Попили молочка!..

— Ничего не поделаешь.

В заросшей высокими буйными деревьями впадине они застали товарищей. В центре кружка недоверчиво озирался немецкий унтер-офицер.

— Ну, рассказывайте,— обратился к нему Михаил.— Кто вы, что с вами, почему вас преследуют?

— А кто вы? — настороженно спросил унтер.

— Трудно сказать. Короче всего будет: партизаны. Партизанский отряд «Сталинград».

— Сталинград! — воскликнул унтер.— Черт побери!..

Он засмеялся от радости, что знает хоть эти русские слова. Он научился им на Восточном фронте, на страшном Восточном фронте, который стал проклятьем для немцев.

— Сталинград — это очень хорошо,— сказал унтер,— я был под Сталинградом. Спасся в лазарете. Потом в Белоруссии, в Литве. Из Литвы удрал. Дезертир. Зовут Гейнц Корн. Прятался здесь у жениной тетки вместе с женой. Она поехала домой, чтобы отвезти мотоцикл, который мы брали на время. Тут гестаповцы, наверно, и схватили ее, а потом добрались и до меня.

— Пойдешь к нам в отряд? — спросил Михаил.

— А можно?

— Думаю, что да. Как по-вашему, товарищи?

Никто не отозвался. Американец разглядывал Корна. Ему впервые пришлось стоять так близко от настоящего вооруженного немца. Пусть он и дезертир, но все же солдат, не зря ему понацепили столько крестов и медалей. Как раз с такими ребятами Гитлер и промаршировал по всей Европе. Хорошо, что их остановили русские. Ишь ты, и этот знает Сталинград. Хорошее словечко! Командир толково придумал — назвать отряд именно так.

Пан Дулькевич прятал глаза. У него не было особых оснований целоваться с немцами. Пусть они хоть сто раз дезертиры. Тот фашист, что заманил их в западню с подхорунжим Марчиньским, тоже имел весьма и весьма мирный вид. Как это он пел: «Немецкий лес, немецкий лес, такого нет нигде на свете...» А потом? Сорок три минуты— и ни секунды больше! Может, папа римский виноват в унижении пана Дулькевича, а не эти типы с большой дороги?

Итальянец, чех и англичанин, которых всего лишь несколько дней тому назад расстреливали соотечественники Гейнца Корна, тоже не спешили с принятием в свое общество жилистого немца.