— Понимаю. Спасибо за совет, товарищ генерал! — козырнул майор Добрин.

Бронетранспортер Ватутина направился к берегу Десны.

Майор Добрин не знал, что предпринять: находиться и дальше среди солдат Зарубы или уехать. Решил остаться. На это были причины. В артдивизионе служат названый сын генерала Шаблия — бывший пограничник Андрей Стоколос и еще двое с той же пограничной заставы. Стоколос имеет портативную радиостанцию «Север» — она хранится сейчас в сейфе капитана Зарубы. Кто может поручиться, что с «Севера» не передадут на тот берег Манштейну известие о рокировке танковой армии и частей усиления? Разве у шефа немецкой армейской разведки не было возможности завербовать кого-нибудь из тех троих в сорок первом, в сорок втором, наконец, в сорок третьем, когда они все находились на вражеской территории по нескольку месяцев подряд? Да и где гарантия, что они добровольно пошли в партизаны, а не имеют задания от того же абвера? Верить бойцам, конечно, надо. Но и присматривать за ними тоже надо. Особенно за теми, кто уже трижды побывал на оккупированной территории. А Терентий Живица даже дома жил с осени сорок первого до весны сорок третьего.

Майора Добрина беспокоило и благодушие капитана Петра Зарубы, принявшего эту тройку. А полковник Сильченко?.. Женился на Маргарите Тулиной. То, что муж ее преданный Родине человек, — факт бесспорный. Капитан Тулин был начальником Пятой погранзаставы на реке Прут и погиб в первые дни войны. А его жена? Она ведь находилась в оккупации на Полтавщине, за ней приударивал немецкий комендант. А полковник Сильченко увлекся ею и женился. Что станет с офицерским корпусом, если все командиры начнут жениться на вдовах?.. А этот слишком доверительный разговор между командующим фронтом и полковником Сильченко? Ватутин еще и руку пожал полковнику. Почему Сильченко не попросил подкрепления в свою поредевшую на Букринском плацдарме дивизию? Ведь это уже не дивизия, а полк. А может, и просил?..

При упоминании о Маргарите Григорьевне майор Добрин вздохнул: «Все-таки красивая женщина, ничего не скажешь. Из глаз так и сыплются искры. Видно, полковник в бабах разбирается. Испугался, что эта королева еще кому-нибудь приглянется, вот и наложил свою лапу…»

Добрин подошел к капитану Зарубе.

— У рядового Стоколоса была рация. Где она сейчас?

— В штабном сейфе моего дивизиона, — ответил Заруба.

— А почему вы не сдали рацию куда следует?

— Рация не моя и не значится на счету дивизиона. Это собственность штаба партизанского движения. За нее Андрей Стоколос отвечает перед своим штабом. Стоколоса и еще двух бывших пограничников — Живицу и Колотуху — собирается от нас забрать начальник партизан генерал Шаблий. Но они сказали ему, что останутся в моем дивизионе, пока наши войска не возьмут Киев.

— А этот Стоколос действительно сын генерала Шаблия?

— Да. Это может подтвердить и полковник Сильченко. В молодые годы он служил вместе с Шаблием.

— Я бы все-таки посоветовал сдать рацию.

— Я уже сказал, что рация не числится за моим дивизионом, — повысил голос капитан Заруба.

«Самоуверенный, гордый, будто не прапрадед был генералом от артиллерии, а он сам, Заруба, уже генерал», — отметил Добрин. Помолчав, сказал:

— Ну что ж, дело ваше. Рация — на вашу ответственность. Прошу вас не информировать Стоколоса о нашем разговоре.

— И без вашей просьбы я ничего бы не сказал. Андрей Стоколос — впечатлительный человек и может серьезно обидеться. А нам еще надо поберечь нервы для скорых боев.

— Так точно! — козырнул майор Добрин и отошел от Зарубы.

В кузове с бывшими пограничниками и морячком, который за словом в карман не лезет, ехать Добрину больше не хотелось. Глазами он стал искать другой транспорт. Увидел полковника Сильченко и Маргариту Григорьевну, стоявших возле газика. Они о чем-то говорили. Говорили громко, не таясь. Видимо, разговор был серьезным.

Добрин направился к ним. По пути достал из кармана кителя пачку «Казбека», сунул в рот папиросу и стал высекать огонек из трофейной зажигалки.

Маргарита Григорьевна ваяла мужа за руку.

— Ты ведь сегодня еще и не завтракал. Чем-то озабочен? Что случилось?

— Как там в солдатской притче? Не отрывайся от кухни, не попадайся на глаза начальству и не проявляй никаких инициатив. А у меня все наоборот, — грустно усмехнулся Сильченко. — От кухни я действительно оторвался, потому что потерял аппетит, а начальству в лице командующего фронтом попал на глаза. Виноватым, правда, не стал после разговора с Ватутиным, но не удержался и подал командующему свою идею. Теперь должен, как твердит солдатская заповедь, ее выполнять. Мой полк возвращается резко на запад, на шоссе Пирятин — Дарница.

— А может, возьмешь меня?

— Мы встретимся в Киеве накануне Октябрьских праздников. Это самое позднее, — заверил жену Сильченко.

— Ну что ж… Пойду со своими пограничниками, если уж вы проявили такую инициативу на свою же голову, — сердито сказала Маргарита Григорьевна, обращаясь к мужу на «вы».

— Конечно, я мог промолчать, и полк пошел бы вместе со всеми, — развел руками Сильченко. — Но на юг от Дарницы тоже нужно развернуть бои для общего успеха в Киевской операции. Пойми, я знаю эти места еще с довоенного времени. Зачем же поручать такую работу другому человеку? Ты не обижайся на меня. Ватутин даже дал дельный совет, уточнил мое намерение. Теперь он будет планировать действия с учетом моего полка и тех подразделений, что пока дислоцируются там, на левом берегу.

Грузовые машины, в кузовах которых сидели пехотинцы и минометчики полковника Сильченко, повернули влево, на шоссе Харьков — Киев.

Федор Федосеевич обнял жену за плечи, поцеловал.

«Ну и ну! — покачал головой майор Добрин, увидев, что десятка два машин поворачивают резко на запад. — Что они, с азимута сбились, эти Сильченки? Полковник не может без выкрутасов. Опять что-то задумал. Должно быть, с разрешения командующего фронтом. Ишь, стратег какой нашелся! Даже со своей королевой Марго разлучается. Что бы все это могло значить?..»