Шрифт:
И, конечно, очень важная полка с английской литературой, в частности — Милн, Треверс, Кэррол, Барри… Но его переводы-пересказы говорят сами за себя.
Чарльз Диккенс. Полка с тридцатитомным собранием сочинений.
Можно подумать, что эти книги выдавались на руки читателям библиотеки, — до того они зачитаны, особенно некоторые тома. Тут уж и я приложила руку. Мы (особенно я) перечитывали Диккенса по несколько раз. Отдельные фразы служили у нас в доме неким сигналом, который понимали только мы. Например: Премиленькая канашка, и безо всяких там фиглей-миглей!
Моя верность Диккенсу выразилась в неожиданном для меня порыве. Оказавшись в Лондоне (это та самая поездка, когда я впервые покинула дом без мужнего благословения), больше всего мечтала найти памятную плиту в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства. И вот передо мной плита в полу. Он лежит под нею 131 год. По буквам его имени, высеченным на мраморе, ступают равнодушные посетители. Меня охватил такой экстаз, что я готова была пасть на его плиту и прижаться к ней лицом. Боясь быть непонятой окружающими, я сдержала порыв и, присев на корточки, тщательно вытерла пыль. Прижала ладонь к его имени, мысленно благодарила любимого писателя.
А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем. Тоже весьма зачитанные тома. Знаю, что Заходер считал Душечку одним из лучших женских образов мировой литературы, наравне с Кармен.
Лесков и Салтыков-Щедрин. Борис читал на память целые произведения того и другого.
Философы Востока. В дневнике Бориса — 1998 года — на странице вверху написано: Моя автобиография. Далее идут цитаты:
«Родиться вовремя и умереть вовремя — вот благословение Неба». Ле-Цзы.
«То, что человек знает, — ничтожно. То, что он не знает, — безгранично». Ле-Цзы.
«Разум вот-вот помутится, если он сразу отличит правду от лжи (потому что все вещи должны достигнуть предела, прежде чем перейдут в свою противоположность)». Китайский Орфей. Судьба Ху-Ба (вернее, Вэнь) — моя судьба.
Я прочитала эти слова, что-то брезжит в моем уме, но постичь до конца иносказание и недомолвки мне не под силу. Возможно, тем и пленяют нас писания мудрецов, что, придя из глубины веков, они служат открытию в нас неведомого нам самим. Поэтому я просто приведу историю этого китайского Орфея, рассчитывая на большую сообразительность и интуицию читателя.
Когда Ху-Ба играл на лютне, птицы пускались в пляс, а рыбы начинали резвиться в воде. Прослышав об этом, Вэнь из царства Чжэн бросил семью и пустился в странствия учеником при наставнике музыки Сяне. Три года он трогал струны, настраивая лютню, но ни разу не доиграл мелодию до конца.
— Тебе лучше вернуться домой, — сказал ему однажды наставник Сян.
Вэнь отложил в сторону лютню, вздохнул и ответил:
— Не то чтобы я не мог настроить струны или закончить мелодию. Я думаю не о струнах, и то, что я стараюсь исполнить, — не ноты. Если я постигну это в моем сердце, то инструмент не откликнется моим чувствам. Вот почему я не смею исполнить музыку. Позвольте мне остаться с вами еще немного. Может быть, я смогу достичь большего.
В скором времени он снова увиделся с наставником Сяном.
— Как продвигается твое учение? — спросил наставник Сян.
— Я нашел то, что искал. Позвольте показать вам, — ответил Вэнь.
На дворе стояла весна, а он коснулся осенней ноты «шан» и вызвал полутон восьмой луны. Тут повеял прохладный ветерок, созрели злаки в полях и плоды на деревьях. Когда пришла осень, он коснулся весенней струны «цзяо», вызвав полутон второй луны, и вдруг подул теплый ветер, а травы и деревья расцвели. Летом он ударил по зимней струне «юй», вызвав полутон одиннадцатой луны, и вдруг похолодало, повалил снег, а реки и озера оделись льдом. Когда пришла зима, он ударил по летней ноте «чжэн», вызвав полутон пятой луны, и солнце стало жарко палить с небес, так что лед вокруг тотчас растаял. Заканчивая мелодию, он коснулся ноты «гун» вместе с четырьмя остальными. И тут поднялся благоприятный ветер, поплыли счастливые облака, выпала сладкая роса и забили свежие ключи.
Наставник Сян погладил рукой грудь, притопывая ногой, сказал:
— Как замечательно ты играешь! Даже наставник музыки Куан, исполняющий мелодию цинцзяо, и Цзоу Янь, играющий на свирели, не смогли бы ничего к этому добавить. Один взял бы свою лютню, другой — свирель, и оба последовали бы за тобой!
Более поздняя запись: Великий муж — это тот, кто не утратил своего младенческого сердца (Мэн-Цзы). Сопоставление с Христом — «Если не будете как дети etc…»
И еще одна история. Борис рассказывал ее неоднократно, думаю, неспроста. Это история (слегка сокращенная) с поиском коня для Циньского царя Му-Гуна.
Царь просит престарелого Болэ найти ему знатока, который мог бы разыскать лучшего коня Поднебесной.
— Хорошего коня можно опознать по его стати и взгляду, костям и мускулам, — ответил Болэ. — Но лучший конь как бы невидим, как бы неуловим, как бы не существует, как бы пропал. Такой конь не поднимает пыли и не оставляет следов. Я знаю человека, который разбирается в этом не хуже меня. Его зовут Гао.
Му-Гун призвал этого человека к себе и послал его на розыски коня.
Через три месяца Гао возвратился и предстал перед царем.
— Я нашел то, что нужно, в Песчаных Холмах.
— Что это за конь?
— Кобыла, каурая.
Царь велел привести кобылу, но она оказалась вороным жеребцом. Царь сильно опечалился и спросил Болэ:
— Оказывается, тот, кого мы послали отбирать коней, ни на что не годен. Он не умеет даже отличить кобылу от жеребца и не разбирает масти!
Тут Болэ восхищенно воскликнул:
— Так вот, значит, чего он достиг! Такие люди, как Гао, прозревают Небесный исток жизни, они схватывают суть и забывают о ненужном, пребывают во внутреннем и отрешаются от внешнего. Он видит то, на что хочет смотреть, и не замечает того, на что смотреть не нужно. Такие, как он, в лошадях видят нечто куда более важное, чем лошадь.
Поэзия Востока занимает особое место. В частности — Омар Хайям.
У Бориса собраны, кажется, все издания, всех переводчиков. Есть даже изящный машинописный томик. И все эти книжечки лежали у него на виду, чтобы он мог в любой момент полистать. Более других переводчиков он ценил И. Тхоржевского. А рисунки Павла Бунина, с которым Борис дружил, прекрасно дополняют эту поэзию. В тетрадке у Бориса несколько иллюстраций к Хайяму, выполненных Буниным ему в подарок.
Полка с редкими или курьезными книгами.
Потрепанный томик проф. Флоринского «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», изданный в Вологде в 1926 году.
Еще более растрепанный — даже без титула — томик, о названии которого можно догадаться, прочитав предисловие, где сказано, что это «Очерки по психологии сексуальности» Фрейда.
«Умственные эпидемии» и «Повальные чудачества» под одной обложкой. В первой части книги титульный лист отсутствует, вторая принадлежит д-ру Портулакову. Издано в Петербурге в 1889 году.