В «Фаусте», как писал Гёте в своем последнем письме к Вильгельму Гумбольдту, собраны «всерьез задуманные шутки». К ним, по всей видимости, относится и финальная сцена вознесения на небо. Ее отличает особая торжественность, но не только. Мефистофель устраивает засаду, чтобы похитить у ангелов бессмертную душу Фауста. В самый неподходящий момент он отвлекается, залюбовавшись аппетитными формами ангелов («Сложенье их еще приятней сзади»). Из-за своей похотливости Мефистофель упускает удобный случай («Прожженный старый черт с такой закалкой // Сыграл к концу такого дурака» [1731] ), и вот уже ничто не мешает вознесению на небо. Спасение Фауста становится возможным благодаря не вовремя проснувшемуся сладострастию.

Завершение «Фауста» было одним из «главных дел» последних лет жизни Гёте, другим важным делом была подготовка издания собственных сочинений в окончательной редакции. Проще всего было, как и в предыдущие годы, издать полное собрание сочинений у Котты, однако неприятная история, произошедшая по его вине, омрачила отношения автора с издателем.

Во время своего последнего пребывания в Карлсбаде летом 1823 года в одном из книжных магазинов Гёте обнаружил напечатанное в Вене так называемое оригинальное издание своих сочинений, о котором он не имел ни малейшего понятия. В данном случае речь шла не об обычной незаконной перепечатке, а о легальном переиздании, с помощью которого Котта надеялся предотвратить появление пиратских копий. При этом Котта не поставил в известность Гёте и не выплатил ему гонорар от продажи дополнительных экземпляров. Теперь Котта приносил извинения и всячески пытался оправдать свои действия, но Гёте не отвечал ему несколько месяцев и лишь 14 января 1824 года наконец написал, что эта история вновь пробудила в нем «неприятные чувства», о которых «немецким писателям слишком уж часто напоминают на протяжении всей их жизни». Всякий, проявляя в жизни трудолюбие и усердие, получает заслуженную награду, и только писатель, немало послуживший «просвещению <…> родной страны», вынужден терпеть «всевозможные ущемления и обманы, лишающие его и без того скромного вознаграждения за его неустанный труд» [1732] .

Всю свою писательскую жизнь Гёте безуспешно боролся с незаконными перепечатками и переизданиями. Теперь, когда речь шла об издании собрания сочинений в окончательной редакции, он использует все рычаги, чтобы положить конец этому беспределу, по крайней мере, в своем конкретном случае. Он действует столь решительно, что складывается впечатление, будто в конце своей писательской карьеры Гёте решил проверить, каким весом обладает его фигура в обществе. Он советуется со своим влиятельным другом Рейнхардом, использует свои связи в политическом мире, пишет министрам и послам, в частности Меттерниху, а также напрямую августейшим особам, подчеркивает свои заслуги и свое значение для духовной жизни Германии и снова и снова объясняет, кто такой Гёте и почему так важно обеспечить правовую защиту его произведений.

Весь 1825 год проходит в стараниях, направленных на то, чтобы заручиться поддержкой Германского союза во Франкфурте, а затем, поскольку защита авторских прав не входит в его юрисдикцию, – каждого из тридцати девяти государств в отдельности, и добиться от них «особой привилегии», ограждавшей его издание в окончательной редакции от нелегальных перепечаток. Он добился успеха и стал первым в Германии автором, получившим гарантии своих авторских прав еще до того, как они стали частью общего законодательства. В своих многочисленных заявлениях по этому поводу Гёте неизменно отстаивает свои личные интересы, но при этом всегда указывает и на «дело, важное для всей немецкой литературы» [1733] , как говорится в его обращении к Федеральному собранию Германского союза.

Когда в январе 1826 года Гёте наконец добился привилегии от всех членов союза, он воспринял это как победу в битве, которая на протяжении целого года «не давала [ему] передышки» [1734] . Сама же «привилегия» была в его глазах «лучшим орденом». В финансовом отношении она также давала большие преимущества как будущему издателю, так и автору.

Новость об особой привилегии для собрания сочинений Гёте стала темой разговоров и пересудов на Лейпцигской книжной ярмарке в 1826 году. А то, что происходило на протяжении нескольких последующих месяцев, напоминает настоящий аукцион. Тридцать шесть издательств предложили Гёте опубликовать его сочинения, самое же привлекательное предложение поступило из Ганновера и предполагало вознаграждение в размере 118 000 талеров.

Гёте продолжал вести переговоры с Коттой, но не отказал себе в удовольствии сообщить ему о своей уникальной рыночной стоимости. Недоверие, возникшее в связи с венским переизданием, не прошло бесследно. Гёте заставил Котту изрядно понервничать: тот, разумеется, был крайне заинтересован в этом договоре и, чтобы не злить Гёте еще больше, не стал напоминать ему о приобретенном ранее праве на издание будущих произведений. Переговоры с издателями, помимо самого Гёте, вел и его сын Август. Август склонялся к тому, чтобы принять наиболее привлекательное предложение, однако Гёте, несмотря ни на что, сохранял определенную лояльность по отношению к Котте, который издавал его сочинения и прежде, до сих пор проявлял безупречную порядочность, а кроме того – пользовался особым уважением в его глазах как издатель Шиллера. Наконец в феврале 1826 года стороны, не без помощи Сюльпица Буассере, преодолели имеющиеся разногласия и сошлись на сумме 60 000 талеров. Договор был подписан. И для автора, и для издателя это был торжественный момент. Котта причислял его к «самым важным событиям» своей жизни, а Гёте писал ему: «Поскольку успокоение, коего достиг наш дух, не передать ни словами, ни знаками, я позволю себе сказать Вашему высокоблаг. только самое важное: что я после долгих лет лишь в эти часы испытываю истинное удовлетворение, ибо уверен в том, что итоги моей литературной деятельности отданы в Ваши руки; вряд ли нашелся бы более верный способ засвидетельствовать взаимное доверие. Постепенно станет понятно, что у меня нет других дел, кроме как завершить этот результат всей моей жизни к нашей обоюдной чести и выгоде» [1735] .

Чтобы справиться с этим «делом», а именно собрать, просмотреть, упорядочить и подготовить к изданию литературные «итоги» всей своей жизни, Гёте заручился поддержкой целого штаба помощников. Одним из них был Иоганн Йон, исполнявший работу секретаря и писца. Иоганн Кристиан Шухардт разбирал гётевские бумаги и составлял многостраничные указатели. Старый верный друг Иоганн Генрих Мейер, «друг по изобразительному искусству», взял на себя редактирование работ, посвященных истории искусства. Фридрих Соре, занимавший при дворе должность гувернера, будучи богословом по образованию и практикующим естествоиспытателем, посвятил себя подготовке к изданию естественно-научных работ Гёте, помимо того что в последние годы он был еще и одним из постоянных собеседников поэта. В 1819 году к этому кругу помощников присоединился Фридрих Вильгельм Ример; прошлые обиды и ссоры из-за сына Августа, которому Ример давал уроки, были забыты. Писатель и библиотекарь, Ример с его невероятной эрудицией, прежде всего в области филологии и истории культуры, был поистине незаменим. Гёте не раз обращался к нему за советом во время работы над второй частью «Фауста».